Но все проходит благополучно, и в час ночи я поднимаюсь на борт фелюги. Абди еще нет, и его отсутствие омрачает нашу радость от успешно проведенной операции. Я спрашиваю себя с тревогой, что стало с несчастным, которому пришлось вплавь бороться с волнами, если нашей быстрой пироге потребовалось целых три часа, чтобы проделать этот путь.
Никто не ложится, все вглядываются в непроглядную тьму ночи, в которой мерцает неровный свет бакенов. Мимо проходят огромные пароходы, направляющиеся в канал или выходящие из него; юрко снуют катера, оставляя за собой пенистый след. На рассвете ветер стихает, но Абди все не возвращается.
Меня не радует ни аромат кофе, ни великолепие утренней зари: золотисто-розовый свет, заливающий окрестные горы и пустыню, кажется мне жестокой насмешкой природы над скорбью и печалью, поселившимися в моей душе.
Солнце уже взошло над горизонтом. Спокойное сияющее море расстилается безнадежно ровным ковром, и тщетно я смотрю в бинокль, пытаясь разглядеть в воде голову пловца. И все же я не могу поверить, что Абди так глупо погиб. Неужели он утонул? Это невероятно. Как-то раз он пробыл в воде пятьдесят шесть часов как ни в чем не бывало. Мы утешаем друг друга, взвешивая шансы Абди на спасение; солнечный день и бурная жизнь порта также отвлекают нас от черных мыслей.
Нужно подождать следующей ночи… И все же мне не по себе, и неясная тревога омрачает все мои думы предчувствием беды. Сиеста только усиливает мой пессимизм: я лежу без сна, устремив взгляд в пустыню, простирающуюся к югу, на азиатском берегу. Около тех унылых берегов, начинающихся на другой стороне канала и исчезающих за горизонтом, прошлой ночью исчез Абди.
Я замечаю черную точку на фоне пустынного берега. Не мираж ли это? Я хватаю бинокль, но далекая картина расплывается из-за перегретого воздуха. Наконец обозначается человеческий силуэт. Это Абди! Я уверен в этом, хотя и не могу как следует его разглядеть.
Через час у меня не остается никаких сомнений. Человек идет вдоль берега моря, наклоняется, останавливается, гоняется, вероятно, за крабами. Поравнявшись с нашим судном на другой стороне канала, он не спеша входит в воду и плывет, держа голову в воде. Через четверть часа он приближается к паруснику.
Все очень просто: покинув нас, Абди не смог, или, вернее, не захотел, плыть против ветра, добрался до берега и отправился в Суэц пешком вдоль моря. По дороге он встретил трех мужчин, которые шли на юг. Абди нырнул под воду, чтобы его не заметили, и, когда люди прошли, пошел за ними следом ради забавы. Они сделали остановку у железной бочки, перерыли весь песок вокруг тайника, заглянули внутрь бочки и даже опрокинули ее. Затем они отправились дальше на юг.
Мы с Абди пришли к единому мнению: наш тайник был открыт человеком, следы которого мы видели на песке. Он не смог в одиночку унести весь товар и, сочтя тайник надежным, вернулся позже с двумя сообщниками. Мы опередили их всего лишь на час-два.
Абди улегся за песчаным холмом и прождал целый день, но бродяги больше не появились.
Я спрашиваю себя с тревогой, не примутся ли теперь грабители обследовать все укромные уголки на берегу. Я опасаюсь за ящики, ведь найти их ничего не стоит. Нужно лишь прощупать землю металлическим стержнем, и, учитывая близость моря и характер почвы, это нетрудно будет сделать. На берегу совсем немного песчаных пляжей, и они не очень обширны.
Придя в волнение, я горю желанием немедленно сняться с якоря. Но мы находимся в порту, где предстоит еще множество формальностей, и столь внезапное отплытие показалось бы подозрительным.
Придется посоветоваться со Ставро. Он один может мне что-то подсказать. Сегодня вечером он должен рассчитаться со мной за первую партию товара, и у меня будет возможность поделиться с ним своими опасениями.
После ужина я отправляюсь в Суэц, взяв с собой Абди и Али Омара, чтобы они узнали, где находится дом Ставро. Они следуют за мной на некотором расстоянии.
Сумеречный свет еще брезжит над улицами арабского квартала. Земля и стены медленно, со вздохом, облегченно отдают дневное тепло. Наступает ночная передышка после иссушающего зноя.
Улица, ведущая к морю, безлюдна, все разошлись по домам. Окна, увитые растениями и отгороженные решетками деревянных балконов, зажигаются одно за другим. Из окон доносятся гул голосов, звон посуды, звуки фонографа; в глубине комнаты надрывается от крика ребенок; женщина спорит с кем-то резким голосом; взрывы смеха сливаются с приступом кашля больного и яростным стрекотом швейной машинки. Женщина появляется на балконе, напевая романс, и изящным жестом швыряет вниз пакет с отбросами, которые разлетаются в разные стороны. Мужчины, сидя верхом на соломенных стульях, покуривают у дверей, блаженно вдыхая свежий воздух, пропитанный запахами свалки.
Читать дальше