Алексей Николаевич Толстой - Хождение по мукам

– А потом, когда кончится революция, куда вы его денете?

– Пролетариат вернется к станкам.

– Назад, равнение по Михрютке?

– Да.

– А если пролетариат набалуется властью и не захочет возвращаться к станкам?

– Его заставят вернуться.

– Кто? Ведь оружие-то будет в его руках. Или опять революция?.. А революция, – опять, значит, какой-то привилегированный вооруженный класс, скажем – подпролетариат... И так без конца, покуда, действительно, не станет на земле ровно и пусто. Теперь вот вы мне на что ответьте, – какая же будет у вас мораль, новая, особенная, михрютская?

Худой человек молчал, стоя спиной к свету, рот его был искажен от злости, очевидно, в голове что-то заскочило, не цеплялось и мучило. Вдруг он рассмеялся коротко, с кашлем:

– Я понимаю, вам никак не удается мыслить вне морали. Равенство – один из трех столбов вашей морали. Я вас сбиваю с толку, вы считаете меня изувером... Нет, нет, – мы говорим о двух различных вещах. Наше равенство и качественно и количественно иное, чем ваше, – другой природы. Ваше равенство – идеально, наше – реально. Ваше равенство – цель, наше – средство. Ваше равенство – равнение по высшему, то есть вечно недостижимое, как весь ваш Новый Завет [243]... Наше равенство – равнение по низшему, то есть достижимое абсолютно, потому что в нем нет морали, а лишь простое притяжение земли. Мы органичны, мы просты. Мы есть голодное брюхо. Мы – основная социологическая предпосылка и только. Но вы все же хотите морали, хорошо: – Михрюткина мораль проста и ясна – не высовываться. Высунулся на вершок, и сейчас же – чик, вершок срезан. – Худой резко повернулся к сидящему перед камином. – Мы вашего Каина вытравим с корнем. Мы человека по-своему переделаем.

– Ну, в таком случае я спокоен, – сказал сидящий и щипцами принялся мешать угли, – заново переделанному человечеству, верю, будет очень хорошо на земле. И давно бы пора его переделать, хвалю, что додумались. В самом деле, – как превосходно было бы жить на этой земле, если бы не человечество.

Маленький в кресле вдруг засмеялся весело, поднял рюмочку с до половины налитым ликером и сказал:

– Ну, а покуда нас еще не переделали, выпьем за то главное, что нас ведет к добру, за сознание неравенства.

Ответы А.Н. Толстого на вопросы анкеты газеты «Общее дело» в связи с трехлетием большевистского переворота.

1. В чем сила большевиков?

Сила большевиков была в том, что самые высокие идеи они приложили к самым низшим инстинктам человека. Например: во имя мировой справедливости: ненавидь, убивай, грабь, насилуй. Сила большевизма была в оправдании зла, порожденного войною.

2. Почему они сумели удержаться у власти 3 года?

Никогда ни одно правительство не жертвовало столь полно счастьем и интересами страны укреплению и сохранению своей власти, как это делали и делают большевики. Их цель одна – мировая революция (не мировое счастье, а именно революция как таковая, – за последствия они не отвечают). Для этой цели им нужна власть (случайно эта власть оказалась в России), в укреплении этой власти отсутствует (разумеется) всякое моральное начало. Наемные войска большевиков действуют внутри России, руководясь простейшей формулой: «Горе побежденным» [245]. Ничего нет удивительного, что с такими средствами большевики могли продержаться до сей поры.

3. Какие причины укрепили их власть и положение?

Большевики пробудили в народе темные инстинкты, овладели властью и укрепили ее силой наемных штыков, то есть среди зла стали царствовать злом.

Но русский народ пошел за большевиками не во имя зла: зло было лишь в проявлении народной воли к перемене жизни, лишь темпераментом, но не сущностью движения.

Народ пошел за большевиками во имя лучшей жизни, то есть счастья, то есть добра. Народ поверил им, что ненавистью, разрушением и злом он достигнет веками жданного счастья. Народ нельзя обвинять в этом изуверстве, – четыре года мировой войны научили верить в это.

Народ поверил, пошел за большевиками и укрепил их. Все силы, борющиеся с большевиками, были ему враждебны, потому что он еще верил в недалекое счастье.

Это был тот период большевиков, когда они стояли накануне признания их чуть ли не всем миром.

Война, казалось, не была уж так бесцельна, она приносила чудесные и странные плоды, с востока загорался свет.

Тогда, с роковой для них поспешностью, большевики открыли карты: они заявили, что всякое благоустроение сейчас им враждебно, ибо их цель – война и революция. Привыкнув обманывать, они обманули самих себя и слишком понадеялись на гнилость мира и на колдовство своих слов.