Мария Камминз - Фонарщик

Труман Флинт в пятнадцать лет остался сиротой. Он брался за любую работу: был и разносчиком газет, и извозчиком, и пильщиком, и носильщиком. Прежде чем стать фонарщиком, он служил чернорабочим на большом складе у одного богатого, но очень хорошего человека. Однажды на работе его придавило тяжелым бочонком, и он чуть не умер. Долгое время его не надеялись спасти, а когда, наконец, опасность миновала, его здоровье восстанавливалось так медленно, что только через год он снова мог начать работать. Эта болезнь поглотила все его сбережения. Хозяин, не оставивший его в нужде, прислал хорошего доктора и заботился о том, чтобы за больным был должный уход. Но поправиться совсем Труман уже не смог. Тяжелая работа стала ему не под силу. И тогда-то хозяин, ставший для него добрым другом, устроил его на место фонарщика. Конечно, жалованье было маленькое, но Труман иногда имел посторонний заработок — он нанимался колоть дрова, сгребать снег.

Теперь это был коренастый старик лет шестидесяти, с простым добрым лицом. Жил он одиноко, и у него был только один друг — псаломщик в ближней церкви, такой же нелюдим, как и он сам.

Мы оставили Герти в тот момент, когда она заканчивала свой ужин. Теперь она лежит на широкой скамье и крепко спит под теплым одеялом; под головой у нее подушка. Тру сидит подле нее; он держит в своих грубых руках худенькие пальчики девочки и время от времени поправляет на ней одеяло. Герти тяжело дышит, нервно вскидывается и громко бредит. Тру слышит, как она умоляет: «О, не топите моего котенка! Не топите его!» Потом вдруг пугается и кричит: «Она поймает меня! Она схватит меня!» Или же просит трогательным, молящим голоском: «Добрый старичок, оставьте меня у себя, прошу вас!..»

Крупные слезы катятся из глаз Трумана Флинта и текут по его морщинистым щекам; он кладет голову на подушку, прижимает к своей щеке личико Герти и гладит рукой ее спутанные волосы.

— Поймать тебя? — шепчет он. — О нет! Ты останешься у меня, дорогая малютка, обещаю тебе. Ты одна на белом свете, я тоже один…

На следующее утро Герти проснулась в лихорадке; голова болела, все тело ныло. Оглядевшись, она увидела, что одна в комнате, но заметила яркий огонь в очаге и приготовления к завтраку.

Поначалу ей было трудно сообразить, где она. Но вспомнив произошедшее накануне, вспомнив о добром старом Трумане и о новом доме, который он дал ей, девочка просияла.

Она поднялась и подошла к окну, чтобы посмотреть, что делается во дворе. Вдруг голова у нее закружилась, в глазах потемнело, и Герти упала на пол.

Когда Труман вернулся, то очень испугался, найдя девочку без чувств. Он сразу понял, что́ с ней случилось. Еще ночью увидев, как сильно больна девочка, он не удивился тому, что она упала в обморок. Старик уложил ее в постель.

Три недели Герти пролежала в лихорадке между жизнью и смертью. Неуклюжий и неловкий, Труман ухаживал за ней, как самая нежная мать. Когда девочке было очень худо, он носил ее на руках и убаюкивал, как маленького ребенка.

Герти была само терпение. Иногда она не спала целыми ночами, страдая и от болезни, и от скуки, вызванной долгим лежанием, но — ни стона, ни звука! Она не хотела будить старика, спавшего рядом с ней на полу. А когда он брал ее на руки, Герти старалась не показать даже самой сильной боли; девочка делала вид, что ей лучше, что она спит, чтобы Труман положил ее и сам немного отдохнул. Ее маленькое сердце было полно любви и благодарности к доброму старику, и много времени Герти проводила в размышлениях о том, что́ она могла бы сделать для него, когда выздоровеет, и спрашивала себя, сможет ли быть полезной ему в чем-нибудь.

В первые дни болезни Труман, уходя, уговаривал девочку лежать смирно, а чтобы ей не вставать, оставлял поблизости все, что могло ей понадобиться.

У Герти начался бред, и она ничего уже не сознавала.

Однажды после долгого, спокойного сна девочка пришла в себя и увидела у постели женщину с шитьем. Герти приподнялась, и та тотчас же наклонилась к ней и стала уговаривать больную быть умницей и лежать смирно.

— А где же дядя Тру? — спросила Герти (так она называла старика).

— Он сейчас придет, дитя мое, — отвечала женщина. — Ну, что? Лучше тебе?

— О, гораздо лучше! Я долго спала?

— Очень долго. Ложись опять и лежи спокойно. Я дам тебе немного ромашки, тебе это будет полезно.

— А дядя Тру знает, что вы здесь?

— Конечно, знает. Это он меня позвал.