Чарльз Сноу - Лакировка

Мария рядом с ним опять перекрестилась. И только гораздо позже, когда уже приехали врачи, Хамфри понял, что смотрел на рукоятку молотка, который вместе с другими инструментами для мелких починок всегда лежал в ящике рядом с креслом леди Эшбрук. Молоток, пробив череп, ушел в мозг, и над головой загибались только рожки гвоздодера.

Хамфри все еще не мог пошевелиться. Наконец он заговорил.

— Ну… — сказал он Марии, употребив самое расплывчатое из всех многозначных междометий. — Ну, помочь мы ничем не можем, Я сейчас позвоню.

Несмотря на кавардак, телефонный аппарат остался на месте, как и карточка с телефонными номерами друзей леди Эшбрук, как и ежедневник для записи деловых встреч и приглашений, открытый на июле. Машинально Хамфри прочел в графе 30 июля: «Теркилл, Итонская площадь, 36, час дня». Это приглашение она приняла.

Номера полицейского участка на карточке не было, но Хамфри его вспомнил. Он сказал дежурному:

— Говорит Хамфри Ли. Я бывал у вас. Я звоню с Эйлстоунской площади, из дома номер семьдесят два. Из дома леди Эшбрук. Она убита… Да-да, не умерла, а убита. Вы сообщите немедленно? Да, никаких сомнений… По меньшей мере сутки.

А когда Хамфри узнал об этом? Несколько минут назад, ответил Хамфри терпеливо, давно свыкнувшись с такими формальностями. Он был близким другом покойной, и ее приходящая прислуга прибежала к нему. Эта прислуга — иностранка? Да, ответил Хамфри, и в трубке послышался удовлетворенный возглас. Им звонили в семь сорок шесть, но они не разобрали адреса. Патрульная машина как раз пытается его установить.

— Сообщите им, — распорядился Хамфри. Любое действие было лучше бездействия. — Я останусь здесь. И пришлите еще кого-нибудь. С этим необходимо разобраться как можно скорее.

— Я понял, сэр. — Сработала привычка подчиняться: Хамфри, сам того не заметив, заговорил своим прежним служебным тоном. — Скверное дело. Сержант будет у вас через пять минут.

В ожидании Хамфри решил позвонить доктору Перримену. Конечно, скоро явится полицейский врач, но присутствие ее врача не помешает. Перримен уехал к больному, однако секретарша обещала связаться с ним по радиотелефону.

— Передайте, что это не срочно. Она умерла. Но когда он освободится, я полагаю, он захочет взглянуть на нее.

Полицейский пришел меньше чем через пять минут. Хамфри встретил его за дверями гостиной. Это был высокий молодой человек, красивый, с уверенными движениями. Он назвал себя — сержант уголовной полиции, но фамилию Хамфри не разобрал. Полицейский предупредил Марию, которая стояла на лестнице рядом с Хамфри, что он должен будет задать ей несколько вопросов. Затем они с Хамфри вошли в разгромленную комнату. В первый момент сержант выругался, но когда Хамфри сказал: «Вот она», молодой человек посмотрел и умолк. Молчал он так долго, что Хамфри заговорил было сам, но тут же оборвал фразу — сержант сдерживал рвотные спазмы.

Первый взгляд на этот деревянный нарост вызвал тошноту и у Хамфри, который при всей своей нервной чуткости физической брезгливостью не отличался, а во время войны видел много разорванных на куски человеческих тел. И даже эти кровавые лоскутья были не так страшны, как разорванный надвое труп его приятеля: голова и туловище по пояс отлетели в одну сторону, а остальное — в другую… Как многие его сверстники, в этом отношении он загрубел. Тем не менее когда он увидел голову старухи, ему пришлось употребить всю свою волю, чтобы обрести клиническое хладнокровие. Этот молодой человек, несомненно, видел трупы — людей, погибших в автомобильных катастрофах, самоубийц или даже одну-две жертвы убийств, — но такого зрелища он не выдержал и судорожно сглатывал. Хамфри сказал;

— Выйдемте.

В коридоре сержант попытался призвать на помощь служебную выдержку. Хамфри спросил, как его фамилия, опять не расслышал, а потом она затерялась среди фамилий множества полицейских, которые ему вскоре пришлось услышать. Возможно, фамилия сержанта была Робинсон. Голос у него срывался, но он произнес обычную формулу:

— Здесь ничего нельзя трогать.

— Я понимаю, — сказал Хамфри.

— А вы или она тут что-нибудь уже трогали?

Хамфри перевел вопрос, и Мария энергично замотала головой. Как бы ни подействовало на нее зрелище этой комнаты — «очень нехороший вид», повторяла она, — желудок у нее, во всяком случае, подумал Хамфри, крепче, чем у сержанта или у него самого. Хамфри ответил, что он ни к чему не прикасался, кроме телефона.