Борис Никольский - Формула памяти

Оба они — и Трегубов, и Воронов — еще только приглядывались, примеривались друг к другу, однако Трегубов уже твердо знал, что с этим комбатом они поладят, не могут не поладить. Но, идя сейчас рядом с Вороновым, думая о нем, майор Трегубов не переставал в то же время подсознательно думать и об Афонине, и теперь неожиданная мысль пришла ему в голову: «А что, если Афонина перевести к Воронову? Что, если попробовать такой вариант?»

— Федор Степанович, — сказал он, — капитан Афонин ведь не в вашем батальоне?

— Афонин? Не в моем. Бог избавил.

Трегубов быстро взглянул на Воронова:

— Это почему же — «бог избавил»?

— А потому, что намучаешься с ним. Все мы живые люди, а он своей принципиальностью хоть кого до инфаркта доведет…

— Да? — сказал Трегубов. — А я до сих пор, знаете, как-то предполагал, что принципиальность — штука неплохая…

— Принципиальность, товарищ майор, тоже разная бывает. Не знаю, может, я и не вполне объективен. У нас с Афониным, как говорится в таких случаях, старые счеты, мы с ним ведь вроде как соперники были… Он считает, что я ему в свое время дорогу перешел…

— Ах вот в чем дело… — сказал Трегубов.

Да, кажется, он поторопился, напрасно понадеялся на слишком простое и легкое решение.

Больше об Афонине он не заговаривал. Они поговорили еще немного о предстоящих стрельбах и у гостиницы распрощались.

Прошло три дня, а Трегубову все не удавалось заняться делом Афонина.

Полк готовился к стрельбам и к зачетам по ночному вождению танков, одновременно часть машин ставили на консервацию, солдаты и офицеры с утра до вечера пропадали в танковых боксах, и на Трегубова сразу навалилось немало забот. Два раза его вызывали на совещания в дивизию, но все это время мысль об Афонине не давала ему покоя, как больной зуб.

Впрочем, за эти дни ему довелось еще раз встретиться с Афониным.

Трегубов вместе со своим заместителем заезжал в ремонтную мастерскую и потом прошел пешком через танковый парк. Ворота большинства боксов были широко распахнуты — оттуда доносились звонкие удары кувалд, грохотали прогреваемые моторы машин.

Здесь-то, в одном из боксов, Трегубов и увидел Афонина. Трегубов даже не сразу узнал его. В черном промасленном комбинезоне, худой, перепачканный соляркой, тот ничем не выделялся среди солдат-танкистов. Он высунулся из люка танка с пучком промасленной ветоши в руке, щурился на свету и осматривался по сторонам, ища кого-то взглядом и еще не замечая Трегубова. И тут работавший рядом солдат что-то тихо сказал ему и кивнул в сторону Трегубова.

Афонин, упершись в броню, быстро подтянулся на руках, выбираясь из люка, но Трегубов махнул рукой: «Продолжайте, продолжайте».

Трегубов стоял в стороне, наблюдая за работой. Привычный едкий запах выхлопных газов мешался с запахом солярки и металла. И вся обстановка здесь, и чумазые солдаты, чьи ладони были черны и мозолисты, похожие скорее на механизаторов, трактористов или слесарей-ремонтников, чем на военных, и атмосфера общей озабоченности, сосредоточенности, при которой словно бы уже не имела никакого значения воинская субординация, — невольно создавали впечатление, будто эти люди заняты мирными хозяйскими заботами, будто готовятся они к пахоте или уборочной.

И капитан Афонин был захвачен, поглощен работой. Он переходил от танка к танку, он во все вмешивался сам, казалось, люди даже мешали ему. Словно ему было жаль уступать, доверять эту работу кому-то еще, и он старался как можно больше сделать сам, своими руками. А может быть, на него все-таки действовало сейчас присутствие командира полка…

— Постой-ка, постой, кто же так с рацией обращается? — слышал Трегубов его голос. — Это же тебе не кувалдой по тракам колотить! Ну-ка, вот так, теперь смотри сюда.

И сейчас в этом человеке Трегубов узнавал прежнего, молодого Афонина.

Эта ревность, это беспокойное ощущение, что другие сделают хуже, чем можешь сделать ты, были когда-то хорошо знакомы и самому Трегубову. И хотя теперь он давно уже знал, что, как бы ни было важно для командира уметь подать пример, уметь поработать самому, еще важнее — суметь правильно распорядиться, правильно построить работу подчиненных. Хотя понимал все это Трегубов, все-таки сейчас он позавидовал Афонину.

Ему самому вдруг неудержимо захотелось надеть комбинезон и хорошенько повозиться возле танков, как бывало прежде. Если бы не предстоящее совещание в штабе, он бы, пожалуй, поддался этому искушению.