Антон Чехов - Рассказы. Повести. 1894-1897

У Клавдии Абрамовны задрожал подбородок и на глазах блеснули слезы, но тотчас же она сдержала себя и сказала, поглядев строго на Сашу:

– Неприлично слушать прачек.

В меблированных комнатах «Лиссабон» жильцы затихли мало-помалу; запахло гарью притушенных ламп, и длинный коридорный уже растянулся на стульях. Ольга сняла белый чепец с лентами и фартук, накрылась платком и пошла к своим на Патриаршие пруды. Служа в «Лиссабоне», она бывала занята каждый день от утра до позднего вечера и могла ходить к своим редко и только ночью; служба отнимала у нее все время, не оставляя ей ни одной свободной минуты, так что даже с тех пор, как вернулись из деревни, она ни разу не была в церкви.

Она торопилась, чтобы показать Саше письмо, полученное из деревни от Марьи. В письме были только поклоны да жалобы на нужду, на горе, на то, что старики еще живы и даром едят хлеб, но почему-то в этих кривых строках, в которых каждая буква была похожа на калеку, Ольге чудилась особая, скрытая прелесть, и кроме поклонов и жалоб, она читала еще о том, что в деревне теперь теплые ясные дни, что по вечерам бывает тихо, благоухает воздух и слышно, как в церкви на той стороне бьют часы; представлялось ей деревенское кладбище, где лежит ее муж; от зеленых могил веет спокойствием, позавидуешь усопшим – и такой там простор, такое приволье! И странное дело: когда жили в деревне, то сильно хотелось в Москву, теперь же, наоборот, тянуло в деревню.

Ольга разбудила Сашу и, волнуясь, боясь, как бы шепот и свет не обеспокоили кого-нибудь, прочла ей письмо два раза. Потом обе они спустились по темной смрадной лестнице и вышли из дому. В открытые настежь окна видно было, как в прачечной гладили; и за воротами стояли две прачки с папиросками. Ольга и Саша быстро шли по улице и говорили о том, что хорошо бы скопить два рубля и послать их в деревню: один рублик Марье, а за другой отслужить панихиду на могилке Николая.

– Ах, натерпелась я давеча страху! – рассказывала Ольга, всплескивая руками. – Только что сели обедать, касатка, вдруг откуда ни возьмись, Кирьяк – пьяный-распьяный! «Давай, говорит, Ольга, денег!» И кричит, и ногами топочет – давай и все тут. А где я возьму? Жалованья не получаю, сама живу подаяньем, что дадут хорошие господа, тем и богата… Слушать не хочет – давай! Жильцы из номеров глядят, хозяин пришел – чистое наказанье, срам! Выпросила у студентов тридцать копеек, дала ему. Ушел… И целый день потом хожу и шепчу: «Смягчи, господи, его сердце!» Так и шепчу.

На улицах было тихо; изредка проезжали ночные извозчики, да где-то далеко, должно быть, в увеселительном саду еще играла музыка и глухо трещали ракеты.

отец семейства ( лат. ).

чистота, невинность ( нем. ).

здесь – строении ( франц. ).

пристройки ( франц. ).

кофе с молоком, булки и масло ( франц. ).

– Войдите! ( франц. )

не имею ( лат. ).

«Прощай, прекрасный Неаполь». ( итал. )

драгоценности ( франц. ).

большой круг ( франц. ).

высший свет ( франц. ).

сделать карьеру ( франц. ).

старческое бессилие ( лат. ).

Не надо разговаривать с прислугой… ( франц. Il ne faut pas parlez aux gens)