Константин Станюкович: Червонный валет

Так размышлял Жорж, не без злого огонька в темных глазах, поглядывая исподлобья на тонкие тетушкины пальцы, которыми она быстро перебирала шелковинки.

– О чем это мы задумались… о maman?

– Нет, ma tante… Я сейчас вспомнил о Несветове, – как бы готовясь в бой, с нервною резкостью в голосе, ответил Жорж.

– Это какой Несветов… адъютант и красавец?..

– Да, ma tante, адъютант. Мы с ним были очень дружны! – вдруг солгал Жорж, желая поразить тетку. – Он очень порядочный человек…

– Он у вас часто бывал? – заметила тетка, с улыбкой вглядываясь в Жоржа.

– Почти каждый день.

– Вот как? За кем же он ухаживал? За которой из твоих сестер, за Anette или за Barbe?

– Кажется, Варя с ним больше кокетничала, ma tante! – засмеялся Жорж.

– А ты разве понимаешь, как кокетничают? – любопытно усмехнулась тетушка, начиная слушать племянника с большим интересом. – Что, разве она хороша, твоя Варя?..

– Все находили, что очень, и что она на вас похожа, ma tante! Но… но вы лучше, – слегка краснея, тихо промолвил Жорж.

Довольная улыбка мгновенно скользнула в синих строгих глазах тетки. Жорж отлично это заметил и понял впечатление своих слов, хотя тетка сделала серьезную мину и, поправляя грациозным движением руки свою прическу, строго проговорила:

– А мы уже выучились говорить глупости?

– Разве говорить правду значит говорить глупости, ma tante? – спросил Жорж тоном наивного ребенка.

Она еще строже взглянула на Жоржа, но он не опустил под этим строгим взглядом своих больших черных глаз. Улыбаясь ими, он с наивной смелостью глядел ей прямо в лицо. Так прошло несколько секунд. Жорж видел, как сперва покраснели ее уши, как яркий румянец, пробиваясь сквозь тонкую, белую кожу щек, подступал к самым глазам. Она отвернула сердито глаза, точно изумляясь, что глупый мальчик мог заставить ее покраснеть, резким движением схватила со стола моток шелку и, подавая его Жоржу, не глядя ему в глаза, сказала:

– Лучше помоги мне распутать шелк, гадкий мальчишка!

Хотя слова эти были произнесены тем же строгим тоном, но Жорж очень хорошо уловил значение их и понял, что она не считала его теперь “гадким мальчишкой”, и торжествовал, что показал себя “этой гордячке” с такой хорошей стороны.

В десять часов собрались гости: три дамы и несколько молодых людей. Сидя поодаль в кресле, Жорж жадно ловил прелесть французской болтовни, неподражаемую пикантность светской сплетни и, пожирая глазами веселых, находчивых дам и красивых, ловких, изящных молодых людей, напомнивших ему блестящего адъютанта, которые так свободно и остроумно говорили о танцовщицах, рысаках и княгинях, он чувствовал какое-то блаженство гордости, что мог ощущать прелесть этой полутемной гостиной, этих душистых дам и кавалеров, этого неуловимого аромата комнаты, щекотавшего его нервы.

Дядя сенатор вошел в гостиную, поправляя очки, сказал всем по ласковому слову и, как-то кисло морщась, извинился, что занятия мешают удовольствию быть с гостями подольше. Жорж заметил, что при входе дяди все как будто присмирели, подтянулись, стали говорить тише… Разговор перешел на войну… Грустно покачивая головой, дядя рассказывал одному адъютанту о последнем сражении.

– А солдаты наши, солдаты! – с каким-то гордым благоговением говорил низенький старик, поправляя одной рукой очки, а другой дергая адъютанта за пуговицу. – Не будь их… срам… один срам… И везде… везде… Да, – понизил он голос, – и для героев есть невозможное, особенно когда…

Он стал что-то тихо говорить тому самому адъютанту, который только что перед приходом старика рассказывал дамам самый свежий анекдот о Мила.

– Бедный народ! – заключил, вздохнув, сенатор.

Он похвалил дам за то, что они не сидят без дела, а щиплют корпию [12](у всех было по маленькой грудке), и, заметив в углу Жоржа, подошел к нему.

– А ты, молодец, еще не спишь? Пора, мальчик, спать, пора! Вера! – обратился он к жене, – мальчику пора спать, что ему тут делать?

И, когда Жорж поднялся с кресла, дядя перекрестил его и поцеловал в лоб, быстро отдернув руку, когда Жорж наклонился для поцелуя.

– Спи с богом, дружок! Помолись богу! – ласково проговорил старик и, озираясь все с той же кислой улыбкой, вышел из гостиной, сделав всем общий поклон.

Жорж не без грусти ушел из гостиной и заснул с мечтой о вороной лошади, на которой он делает смотр войскам. “Гордая тетка” смотрит, любуясь им, с балкона и сердится, что он не обращает на нее никакого внимания. Задорный стрижка-кадет, по милости которого он получил встрепку, преклонился перед Жоржем и униженно отдает ему честь. Но Жорж великодушно подает ему руку и говорит: “Ничего, ничего… я не сержусь, я все забыл!”