Петр Радченко - На заре

Из-за угла неожиданно вынырнул Норкин. Увидев монахинь, подошел к ним.

— Подаяния собираете? — строго спросил он. — А разрешение от ревкома на это имеете?

Монахини смутились. Пухлощекая замигала глазами, ответила:

— Для подаяния, раб божий, никакого разрешения не требуется. Так ведется исстари.

— Я тебе не раб божий! — оборвал ее Норкин. — Без ведома ревкома нечего хлеб тут собирать. Следуйте за мной!

Норкин привел задержанных в ревком.

В кабинете за столом сидели Корягин и Ропот.

— Вот — не сеют, не жнут, а хлеб двумя руками гребут, — указал Норкин на монахинь, остановившихся у порога. — В моем квартале мешками подаяния собирают!

Корягин вышел из-за стола и, остановившись перед задержанными, сказал:

— Последний раз предупреждаю. Хватит заниматься незаконными поборами. Мешки с зерном сейчас же сгрузите у нас во дворе и немедля убирайтесь восвояси. Ясно?

— Да как же нам жить без подаяний? — пробасила рябая монахиня.

— Работать надо! — бросил Ропот, поднимая глаза кверху. — Или на божий харч [56] Харч — еда, пища, доход, прибыль. — прим. Гриня. переходить!

— Нам можно идти? — поклонилась пухлощекая монахиня.

— Идите! — махнул рукой Корягин.

Монахини гуськом выскользнули из кабинета.

— Пойди, Василий, распорядись там, — сказал Корягин Норкину. — Хлеб сдай кладовщику и проследи, чтобы ни одного мешка не вывезли из станицы… эти сестры.

Норкин ушел.

— Сегодня вечером, Прокофьевич, надо устроить облаву в станице и монастыре. Проверить всех подозрительных лиц, чем они занимаются. Пойдут все три отделения ЧОНа.

Было уже около десяти часов вечера. Игуменья нервно расхаживала по келье, накуренной душистой монашенкой, и все еще не могла прийти в себя после того, как узнала о происшествии в станице. Для успокоения сердца приняла капли, но и они не помогали.

Свечи в жирандоли [57] Жирандоль — здесь — несколько подсвечников на одной подставке. — прим. Гриня догорали. Сев в кресло, игуменья начала листать старый журнал «Паломник» [58] «Русскiй паломникъ» — иллюстрированный еженедельный журнал для религиозно-нравственного чтения. Издавался с 1885 по 1917 годы. — прим. Гриня , однако мрачные мысли не покидали ее. Она захлопнула журнал, шагнула к высокому зеркалу, взглянула на свое отражение.

В саду хрустнула ветка, и кто-то прошмыгнул мимо открытого окна. Игуменья вздрогнула и вскоре увидела в дверях мать Сергию, которая ездила со специальным заданием в Спасо-Преображенский монастырь.

— Уже вернулась? — удивилась игуменья.

Монахиня низко поклонилась, протянула ей письмо:

— Это от генерала, матушка. Об остальном доложу после. Устала я с дороги. — Она снова отвесила поклон и вышла.

Игуменья вскрыла конверт, вынула из него записку, прочла:

Дорогая Вера Аркадьевна, в скором времени побываю у Вас в монастыре.

Игуменья поднесла записку к свече. Бумага вспыхнула, легким пеплом посыпалась на пол. Игуменья еще сильнее разволновалась. Несколько раз опускалась в кресло, поднимала молящие глаза на икону…

Тишину нарушило монотонное тиканье стенных часов. Луна висела над куполами молчаливой церкви, бросала холодные лучи сквозь листву деревьев на окна, изрябив бликами паркет в келье.

А тем временем к монастырской ограде верхом на лошадях бесшумно подъехали чоновцы. Окружили корпус монашеских келий.

Корягин и Градов поднялись на крыльцо, постучали в дверь. Никто не отозвался.

— Кто там? — перегибаясь через решетчатую загородку открытого высокого окна колокольни, спросил Мирон, ночной монастырский сторож.

— Сойди вниз, — отозвался Корягин.

Услышав разговор, игуменья открыла дверь и впустила незваных гостей в коридор, освещенный сальными свечами.

— Мы должны проверить ваших людей, — объявил Корягин.

— По какому случаю? — спросила игуменья, с трудом сохраняя внешнее спокойствие.

— Такая наша обязанность, — ответил Корягин.

— Что ж, проверяйте, — пожала плечами игуменья.

В сопровождении матери Сергии чоновцы заходили в каждую келью, внимательно присматривались к монахиням, которые пугливо глядели на них, кутали свои лица в черные платки.

В келье матери Иоанны Градов увидел несколько монахинь, одетых в широкополые мантии. Они стояли у стены, скрестив на груди руки. Тусклый свет лампады падал на их застывшие лица, полуприкрытые куколями [59] Куколь (лат. капюшон) — верхнее облачение монаха в виде остроконечного капюшона с двумя длинными, закрывающими спину и грудь полосами материи. Одевается поверх мантии. — прим. Гриня . В полумраке все они походили друг на друга.