Владимир Набоков - Король, дама, валет

— Я не могу так, — заговорил он тихонько подвывая. — Уже вчера вечером… Нет, я не могу так. Уже вчера я почувствовал, что ты меня как-то не по-настоящему, не всецело… Я не могу… Ты так его ждала, так волновалась! И вот теперь — продолжаешь об этом. Ах, это очень тяжело…

Марта замигала в недоумении. Потом поняла.

— Вот оно что, — протянула она, усмехнувшись. — Вот оно что… Прелестно!

Она взяла его голову, поглядела ему в глаза пристально и строго, и затем медленно, с полуоткрытым ртом, словно хотела мягко укусить, приблизилась к его лицу, завладела его губами.

— Эх ты… — сказала она, медленно отпустив его, — эх ты… — повторила она, кивая и усмехаясь в нос. — Я хочу, чтобы ты понял, какой ты глупый… Постой же…

Но Франц нежно взбесился. С края кушетки хлопнула на пол сумка, и никто ее не поднял. Марта стала вдруг что-то говорить вполголоса, торопливо и несвязно; так бывает со спящим: застонет и быстро-быстро забормочет, — потусторонняя скороговорка… Потом смолкает. И после молчания, она сказала мутным спросонья голосом:

— Подними, моя радость, сумку. Все, кажется, рассыпалось.

Он поднял. Ему было опять совсем легко и весело. Вполне понятно, что она вчера волновалась. Просто — дружеская тревога. Ничего тут нет особенного.

— Слушай, — сказала она, погодя. — Слушай, Франц… как было бы чудесно, если б не нужно было мне уходить сегодня. Ни сегодня, ни завтра. И вообще — никогда. Конечно, мы бы не могли жить вот в такой крохотной комнатке.

— Мы бы взяли комнату побольше, да посветлее, — уверенно сказал Франц.

— Да, — давай, помечтаем. Побольше и посветлее. Даже, пожалуй, две комнаты, а? Ты думаешь — три? И еще кухню…

— Но ты бы не стряпала. У тебя такие драгоценные ногти.

— Да, конечно; у нас была бы прислуга. Взяли бы ту же Фриду. Мы как говорим, — три комнаты?

— Нет, четыре, — подумавши, сказал Франц. — Спальня, гостиная, кабинет, столовая…

— Четыре. Так. Квартиру в четыре комнаты. С кухней. С ванной. И спальня будет вся белая, правда? А остальные комнаты будут синие. В гостиной и зале будет много, много цветов. И еще, в верхнем этаже будет комната — на всякий случай — для гостей, что ли…

— Как, — в верхнем этаже?

— Ну да: у нас будет вилла.

— Да, конечно, — кивнул Франц.

— Давай дальше, милый. Значит, вилла. Со светлым холлом. Ковры, картины, серебро. Так? И небольшой сад. Газон. Фруктовые деревца. Магнолии. Правда, Франц?

Он вздохнул. «Все это будет только лет через десять. Я не скоро выбьюсь…»

Марта затихла, — как будто ее не было в комнате. Он, улыбаясь, повернулся к ней и застыл в свою очередь: она на него смотрела, сощурившись, прикусив губу.

— Десять лет, — сказала она горько и холодно. — Ты хочешь ждать десять лет?

— Мне так кажется, — отвечал Франц. — Я не знаю. Может быть, если очень повезет… Но ведь вот: возьми Пифке; он с самого начала, — значит, лет десять, — в магазине. И занимает хорошую должность. А я знаю, что он живет очень скромно… получает не больше трехсот пятидесяти в месяц. Жена у него тоже служит. Квартира малюсенькая…

— Слава Богу, — ты это понял, — сказала Марта. — Видишь ли, друг мой, мечты нельзя отдавать в банк под проценты. Это бумаги неверные; да и проценты — пустяшные.

— Как же нам быть? — проговорил Франц. — Я бы, знаешь, женился на тебе хоть сейчас. Я не могу жить без тебя. Я — как пустой рукав без тебя. Но ведь даже ковер — или там приличный сервиз не могу купить. Да и вообще — пришлось бы искать другой службы — ты понимаешь, — а я ничего не знаю, ничего не умею. Значит, опять учиться. Мы бы жили в сырой комнатушке, впроголодь… Экономили бы на пище, на угле…

— Да, уж никакой бы дядюшка тебе не помогал, — сухо сказала Марта.

— Это вообще немыслимо, — сказал Франц.

— Совершенно немыслимо, — сказала Марта.

— Отчего ты на меня сердишься? — спросил он, после минуты молчания. — Как будто я в чем-то виноват… Право же, я тут ни при чем… Ну, будем мечтать, если хочешь. Только не сердись. Давай продолжать. У меня будет восемь костюмов, — хочешь, я опишу тебе какие?

— За десять лет, — сказала она, усмехнувшись, — за десять лет, мой милый, мужские моды успеют значительно измениться…

— Ну вот, ты опять сердишься…

— Да, я сержусь, — но не на тебя, на судьбу. Видишь ли, Франц, — нет, ты не поймешь…

— Я пойму, — сказал Франц.

— Ну, так видишь ли, — обыкновенно люди делают всякие планы, — очень хорошие планы, — но совершенно при этом упускают из виду одно: смерть. Как будто никто умереть не может. Ах, не смотри на меня так, как будто я говорю что-то неприличное…