Александр Дюма - Дюма. Том 04. Королева Марго

— Женщина?! Вот как! — сказал Коконнас.

Он отсалютовал даме шпагой и нагнулся поднять букет.

— Берегитесь, берегитесь, храбрый католик! — крикнула дама.

Коконнас выпрямился, но недостаточно быстро, и кинжал второго племянника, прорезав плащ пьемонтца, нанес ему рану в другое плечо.

Дама пронзительно вскрикнула. Коконнас, одним жестом поблагодарив и успокоив ее, набросился на второго племянника, который ушел от удара, но при второй атаке поскользнулся в луже крови. Коконнас кинулся на него с быстротой рыси и пронзил ему грудь шпагой.

— Браво! Браво, храбрый рыцарь! — воскликнула дама.. — Браво! Я сейчас вышлю вам подмогу.

— Не стоит беспокоиться, мадам! — ответил Коконнас. — Если вам интересно, то лучше досмотрите до конца, и вы увидите, как расправляется с гугенотами граф Аннибал де Коконнас.

В это время сын старика Меркандона почти в упор выстрелил в Коконнаса из пистолета. Коконнас упал на одно колено; дама вскрикнула, но пьемонтец встал невредим: он упал нарочно, чтоб избежать пули, которая и просверлила стену в двух футах от красавицы.

Почти одновременно из окна в доме Меркандона раздался яростный крик, и старая женщина, узнав по белому кресту и белой перевязи, что Коконнас католик, швырнула в него цветочным горшком и попала в ногу выше колена.

— Прекрасно! — сказал пьемонтец. — Одна бросает мне цветы, другая — горшок к ним. Если так будет продолжаться, то из-за меня разнесут и самый дом.

— Спасибо, матушка, спасибо! — крикнул юноша.

— Валяй, жена, валяй! — крикнул старик Меркандон. — Только не задень нас!

— Подождите, подождите, господин Коконнас, — крикнула ему дама из особняка Гизов, — я прикажу стрелять из окон.

— Вот как! Да это целый женский ад, где одни женщины за меня, а другие — против! — сказал пьемонтец. — Дьявольщина! Надо кончать!

Действительно, вся обстановка сильно изменилась, и дело явно шло к развязке. Хотя Коконнас был ранен, но находился во всем расцвете своих двадцати лет, привык к боям, и три или четыре полученные им царапины не столько ослабили его, сколько обозлили. Против него остались только Меркандон и его сын — старик на седьмом десятке лет и юноша лет семнадцати, бледный и хрупкий блондин; он бросил свой разряженный, бесполезный пистолет и в трепете размахивал своей шпажонкой, наполовину короче шпаги Коконнаса; отец, вооруженный лишь кинжалом и незаряженной аркебузой, звал на помощь. В окне напротив старая женщина, мать юноши, держала в руках кусок мрамора и собиралась его сбросить. Пьемонтец, возбужденный угрожающими действиями с одной стороны и поощрениями — с другой, гордый своей двойной победой, опьяненный запахом пороха и крови, озаренный отсветами горящих зданий, вооруженный сознанием того, что бьется на глазах у женщины, казалось, занимавшей по красоте такую же высокую ступень, какую занимала в обществе, — этот Коконнас, подобно последнему из всех Горациев, ощутил в себе двойную силу и, заметив нерешительность юного противника, подскочил к нему, скрестил свою страшную окровавленную шпагу с его шпажонкой и в два приема выбил ее из рук. Тогда Меркандон постарался оттеснить пьемонтца с таким расчетом, чтобы предметы, брошенные из окна, могли попасть в него вернее. Но Коконнас неожиданным маневром обезопасил себя от двойной угрозы — от Меркандона, пытавшегося ткнуть его кинжалом, и от старухи матери, уже готовой бросить камень и раздробить врагу череп: он схватил юного противника в охапку и, зажав в своих геркулесовых объятиях, начал подставлять его как щит под все удары.

— Помогите, помогите! — кричал юноша. — Он мне раздавит грудь! Помогите, помогите!

Голос его переходил в глухое, сдавленное хрипенье.

Тогда Меркандон прекратил свои угрозы и начал умолять:

— Пощадите! Пощадите, месье, он у меня единственный ребенок!

— Мой сын! Мой сын! — кричала мать. — Надежда нашей старости! Не убивайте его! Не убивайте!

— A-а, вот как! — воскликнул Коконнас и расхохотался. —

Не убивать? А что он хотел сделать со мной своим пистолетом и шпагой?

— Месье, — продолжал Меркандон, умоляюще сложив руки, — у меня есть денежное обязательство, подписанное вашим отцом, — я вам верну его; у меня есть десять тысяч экю золотом — я их отдам вам; у меня есть семейные драгоценности — они будут ваши, только не убивайте, не убивайте!

— А у меня есть любовь, — вполголоса сказала дама из дома Гизов, — я обещаю ее вам!

Пьемонтец на мгновение задумался, потом спросил юношу: