Александр Дюма - Дюма. Том 08. Двадцать лет спустя

Он не потерял природной остроты ума. Напротив, она, может быть, даже увеличилась; по крайней мере, грубоватая оболочка сделала ее еще заметнее. Но он направил свой ум не на великое, а на самое малое в жизни, на материальное благосостояние — благополучие на солдатский манер; иначе говоря, он хотел иметь лишь хорошее жилье, хороший стол и хорошую хозяйку.

И все это д’Артаньян нашел уже шесть лет тому назад на Тиктонской улице, в гостинице под вывеской «Козочка».

С первых же дней его пребывания в этой гостинице хозяйка ее, красивая, свежая фламандка, лет двадцати пяти или шести, влюбилась в него не на шутку. Легкому роману сильно мешал непокладистый муж, которого д’Артаньян раз десять грозился проткнуть насквозь шпагой. В одно прекрасное утро этот муж исчез, продав потихоньку несколько бочек вина и захватив с собой деньги и драгоценности. Все думали, что он умер; в особенности настаивала на том, чтоб он ушел из этого мира, его жена, которой очень улыбалась мысль считаться вдовой. Наконец, после трех лет связи, которую д’Артаньян не собирался порывать, находя с каждым годом все больше приятности в своем жилье и хозяйке, тем более что последняя предоставляла ему первое в долг, хозяйка эта возымела вдруг чудовищную претензию сделаться его женою и предложила д’Артаньяну на ней жениться.

— Ну уж нет! — ответил д’Артаньян. — Двоемужие, милая? Нет! Нет! Это невозможно.

— Но он умер, я уверена.

— Он был очень неподатливый малый и вернется, чтобы отправить нас на виселицу.

— Ну что ж, если он вернется, вы его убьете; вы такой храбрый и ловкий.

— Ого, голубушка! Это просто другой способ попасть на виселицу!

— Значит, вы отвергаете мою просьбу?

— Еще бы!

Прекрасная трактирщица была в отчаянии. Она хотела бы признать д’Артаньяна не только мужем, но и богом: он был такой красивый мужчина и такой лихой вояка!

На четвертом году этого союза случился поход во Франш-Конте. Д’Артаньян был назначен тоже и стал готовиться в путь. Тут начались великие страдания, неутешные слезы, торжественные клятвы в верности; все это, разумеется, со стороны хозяйки. Д’Артаньян был слишком великодушен, чтобы не пообещать ничего, и потому он обещал сделать все возможное для умножения славы своего имени.

Что до храбрости д’Артаньяна, то она нам уже известна. Он за нее и поплатился: наступая во главе своей роты, он был ранен пулей в грудь навылет и остался лежать на поле сражения. Видели, как он падал с лошади, но не видели, чтобы он поднялся, и сочли его убитым; а те, кто надеялся занять его место, на всякий случай уверяли, что он убит в самом деле. Легко верится тому, во что хочешь верить, ведь в армии, начиная с дивизионных генералов, желающих смерти главнокомандующему, и кончая солдатами, ждущими смерти капрала, всякий желает чьей-нибудь смерти.

Но д’Артаньян был не такой человек, чтобы дать себя убить так просто. Пролежав жаркое время дня без памяти на поле сражения, он пришел в себя от ночной прохлады, добрался кое-как до деревни, постучался в двери лучшего дома и был принят, как всегда и всюду принимают французов, даже раненых: его окружили нежной заботливостью и вылечили. Здоровее, чем раньше, он отправился в одно прекрасное утро в путь, во Францию, а потом в Париж, а как только попал в Париж, — на Тиктонскую улицу.

Но в своей комнате д’Артаньян нашел дорожный мешок с мужскими вещами и шпагу, прислоненную к стене.

«Он возвратился! — подумал д’Артаньян. — Тем хуже и тем лучше».

Само собой разумеется, что д’Артаньян имел в виду мужа.

Он навел справки: лакей новый, новая служанка; хозяйка ушла гулять.

— Одна? — спросил д’Артаньян.

— С хозяином.

— Так хозяин вернулся?

— Конечно, — простодушно ответила служанка.

«Будь у меня деньги, — сказал себе д’Артаньян, — я бы ушел; но у меня их нет, нужно остаться и, последовав совету моей хозяйки, разрушить брачные планы этого неугомонного загробного жителя».

Едва он кончил свой монолог (который доказывает, что в важных случаях жизни монолог — вещь самая естественная), как поджидавшая у дверей служанка закричала:

— А вот и хозяйка возвращается с хозяином!

Д’Артаньян выглянул тоже и увидал вдали, на углу Монмартрской улицы, хозяйку, которая шла, опираясь на руку огромного швейцарца, шагавшего развалистой походкой и приятно напомнившего Портоса его старому ДРУГУ-«Это и есть хозяин? — сказал про себя д’Артаньян. — Он, по-моему, очень вырос».

И д’Артаньян уселся в зале на самом видном месте. Хозяйка, войдя, сразу заметила его и вскрикнула.