Даниил Хармс - Рассказы, сценки, наброски

середина 1930-х годов

Даниил Иванович Хармс

из дыма появляется Кукурузов

Кукурузов

Эй люди! Несите его сюда! Тут, на этом месте произойдёт кровавая расплата. Я ждал этого мгновения без малого четыре года. Час пробил! Играйте трубы!

вынимает платок и вытирает им вспотевший лоб

Да, если есть загробная жизнь, то ещё вопрос: всякий ли достоин её.

начало 1930-х годов

Даниил Иванович Хармс

Миронов завернул в одеяло часы и понёс их в керосинную лавку. По дороге Миронов встретил Головлёва. Головлёв при виде Миронова спрятался за папиросную будку. «Что вы тут стоите?» – начал приставать к нему папиросник. Чтобы отвязаться, Головлёв купил у папиросника мундштук и коробку зубного порошка. Миронов видел всё это, на чём, собственно говоря, рассказ и заканчивается.

Миронов бил Головлёва по морде, приговаривая: «Вот тебе порох, собачий мошенник!»

20 августа 1934 года

Даниил Иванович Хармс

Промокнув от дождя, Сикорский дрожал и стучался в калитку. Ему открыли спустя минут двадцать. Сикорский просился переночевать. Его пустили, но с тем условием, что он уйдёт чуть свет.

Чуть свет Сикорский ушёл. И, глядя на восходящее солнце и на траву, Сикорский чувствовал прилив новых сил.

август 1934 года

Даниил Иванович Хармс

В окно влетел маленький кузнечик. Петров стал стаканом ловить этого кузнечика. Петрова салфеткой гнала кузнечика в угол, а сын Ляпунова принёс баночку с клеем и ждал приказания Петровой.

1933 год

Даниил Иванович Хармс

писан Даниилом Протопластом

эпиграф из тигров: «О фы! О фе!»

Кра кра краси фаси перекоси. Предмет, предмет, предмет, предмет, предмет, предмет, предмет, предмет, предмет, предмет, предмет, предмет.

июль 1933 года

Даниил Иванович Хармс

Один бывший жандарм после революции стал служить кем-то в редакции в одном из южных городов России. Обыкновенно он был угрюм и молчалив, но иногда он становился в дверях редакции, крестил свои усы и сообщал присутствующим разные интересные вещи. Так например, один раз он сказал.

– В Америке изобрели такую машинку, что её пососёшь, и на едьбу [12]не тянет. Совсем не тянет.

июль 1933 года

Даниил Иванович Хармс

Некоторые люди путем эфира могут постигать тайны вышеположенные, но все же в черезвычайно узком аспекте, как например

Если б вся истина укладывалась бы на линии ав, то человеку дано видеть лишь часть, не далее последней возможности (с). Возможно, путем эфира можно перенести свое восприятие в иную часть мировой истины, например d, но суждение иметь о «виденном» человек вряд ли сможет ибо знать будет лишь две части мира друг с другом не связанные: ас и d. Суждение же может быть лишь путем нароста истины от a к d. В данном же случае возможного (с) охватывая целиком пройденный путь.

по поводу нанюхивания Шурки

2 ноября 1926 года

Даниил Иванович Хармс

Прием А.Белого, встречающийся в прозе – долгождан. Я говорю о том приеме, который не врывается как сквозняк, не треплет скрытый в душе волос милого читателя. О приеме говорю я таком же естественном, как. Достаточно. Уразумение наступит в тот именно момент когда не ждет того читатель. До тех пор он правильно догадывается, но трусит. Он трусит. Об авторе думает он. Автор мог предвидеть все – как? За этим следует слово, одно (много два) – и читатель говорит, в пыль забившись скучных метафор, длинных периодов, тупых времен – пыль. Тут, говорит он себе, так же просто как до начала чтения,– мысль его прояснилась. Ура скажет читатель. Потом наступает уразумение. То далёко залетает каждый звук, то останавливается прямо в упор – неожиданно. Можно вздрогнуть. Вышел А. Белый из-под тумана, прояснился и тут же отжил.

Выражение всего мира – перекошенной. Ухом вместо рта. Гы над щетиной всхохрилось. Жуть пошла. И в один миг пропало недоверие. Появился тот же Невский, каким знали мы его 25 лет. Дама прошла по Невскому, опять-таки знакомая вся до корней своих. Повернулись мы и трах… нет города. Мысль одна вверх другая под ноги, крест на крест. Пустоты да шары, ещё трапеция видна. Жизни нет. Всё.