Августъ Стриндбергъ: На шхерахъ

Но когда онъ выключилъ такимъ образомъ важнѣйшій органъ общенія съ внѣшнимъ міромъ, его фантазія заработала съ новой силой.

Жгучее желаніе узнать, что было написано въ сожженномъ имъ письмѣ, охватило его съ такою силой, что онъ открылъ реторту и принялся разсматривать пепелъ. Но чернила разрушились въ огнѣ и нельзя было отыскать ни малѣйшихъ слѣдовъ написаннаго. Открывалось обширное поле для сомнѣній и догадокъ. Судя по тому, что случилось, ему, казалось, не трудно представить себѣ, что могло быть написано въ письмѣ, но потомъ пришлось отказаться отъ этой мысли: онъ вспомнилъ, какъ нелогичны были всѣ слова и поступки Маріи.

Въ заключеніе онъ пришелъ къ невозможности угадать содержаніе письма и поэтому рѣшилъ больше объ этомъ не думать. Но мозгъ ему не повиновался и продолжалъ работать въ прежнемъ направленіи. Онъ совершенно обезсилѣлъ, но уснуть не могъ. И по мѣрѣ того, какъ ослабѣвалъ его мыслительный аппаратъ, пробуждались, выростая со дна души, низменные инстинкты.

Взбѣшенный тѣмъ, что душа не можетъ совладать въ борьбѣ съ бреннымъ тѣломъ, онъ раздѣлся и принялъ дозу бромистаго калія. Мозгъ тотчасъ прекратилъ свой бѣшеный бѣгъ, фантазія упала, сознаніе погасло, и онъ погрузился въ сонъ, тяжелый и крѣпкій, какъ смерть.

Подходила уже осень. На шхерѣ еще не было замѣтно, что прошло лѣто — тамъ не было зеленой листвы, желтѣющей въ осеннее время, только лишаи отъ сырости разростались все пышнѣе и сочнѣе. Зазеленѣлъ снова верескъ, и оживились подъ дождемъ, омывшись отъ пыли, вѣчно зеленыя деревья сѣвера — можжевельникъ и низкорослая сосна.

Рыбаки уѣхали, покончивъ свою осеннюю работу. Наступила снова тишина, лавка закрылась. Деревянный остовъ часовни оголялся все больше, такъ какъ жители растащили доски на дрова и другія надобности. Торчали одни столбы, напоминая своимъ видомъ висѣлицы.

Проповѣдника не было видно. Записавшись въ трезвенники, онъ злоупотреблялъ хинной настойкой, въ составъ которой входилъ и коньякъ. У него все время шумѣло въ ушахъ, его донимало сердцебіеніе, и онъ по большей части спалъ.

Инспектору понадобился цѣлый мѣсяцъ упорнаго труда, чтобы излечить свою душу отъ раны, нанесенной любовью. Пріемами іодистаго калія и строгой діэтой онъ подавилъ свои желанія. А когда на него нападала тоска отъ одиночества, онъ добывалъ себѣ изъ азотно-кислаго аммонія порцію веселящаго газа. Онъ давно уже нашелъ, что опьяненіе алкоголемъ слишкомъ грубо и вызываетъ еще большую тоску, доходящую до маніи самоубійства, а чудесное дѣйствіе закиси азота веселило его и заставляло смѣяться. Но банальный смѣхъ обращалъ въ ничто всѣ его великія идеи и стремленія, и онъ смѣялся надъ ними. Видя себя окруженнымъ людьми, которые издѣваются надъ нимъ, онъ чувствовалъ потребность подняться выше, надъ самимъ собой, и онъ снова возвращался къ своему горю и своимъ печалямъ.

Когда онъ изолировался настолько, что допускалъ только дѣвушку убирать въ комнатахъ, а самъ въ это время сидѣлъ, запершись въ мезонинѣ, его стали преслѣдовать воспоминанія о прошедшемъ лѣтѣ. Невольно вспоминалось каждое произнесенное тогда слово.

Теперь ему казалось, что поведеніе проповѣдника въ туманѣ на скалѣ было строго обдуманно. Брошенныя имъ слова о его отцѣ и о его собственныхъ поступкахъ, а также заявленіе Маріи, что она знаетъ, кто онъ, — пустили корни въ его душѣ, разростались и захватывали его все больше и больше. Въ его жизни, должно быть, была тайна, извѣстная всѣмъ, кромѣ него.

Скоро онъ нашелъ въ поведеніи проповѣдника признаки обдуманнаго шпіонства, организованнаго людьми, желающими его погибели.

Въ болѣе спокойныя минуты онъ не вѣрилъ въ это. Онъ хорошо зналъ, что манія преслѣдованія является первымъ признакомъ болѣзни, вызываемой уединеніемъ. Человѣчество это огромная электрическая батарея, составленная изъ множества элементовъ, и всякій элементъ, какъ только онъ изолированъ, тотчасъ теряетъ свою силу. Обвитая мѣдной проволокой деревянная катушка теряетъ силу въ тотъ самый моментъ, когда изъ нея вынутъ мягкій желѣзный стержень, и онъ, очевидно, былъ тоже на пути къ этому.

Да, но, можетъ быть, эта манія преслѣдованія, являющаяся слѣдствіемъ тѣлесной слабости, возникла, какъ противодѣйствіе, потому что его, дѣйствительно, преслѣдовали? Развѣ его не преслѣдовали съ того самаго момента, когда онъ еще въ школѣ проявилъ себя, какъ силу, какъ родоначальника новаго вида, выдѣляющагося изъ своего рода и желающаго принять особое названіе или даже, можетъ быть, положить начало новому семейству. Его преслѣдовали всѣ, преслѣдовали инстинктивно, снизу — подчиненные, а сверху — посредственности, опредѣлявшія, какъ въ пробирной палаткѣ, кого какой мѣрой мѣрить. Его ненавидѣли и преслѣдовали, какъ желтую птичку съ Канарскихъ острововъ, которая вырвалась изъ клѣтки и попала къ чижамъ въ лѣсъ, гдѣ ея слишкомъ нарядное опереніе раздражало дикихъ птицъ.