На террасе уже были расставлены карточные столы, но никто из гостей еще не садился за игру. Допивали ликеры, курили сигары и громко, степенно разговаривали. Вначале в гостиную доносились обрывки разговора, отдельные, так сказать, технические или профессиональные слова: столько-то и столько-то копеек за пуд такого-то зерна; столько-то за ведро водки; такая-то вспашка; такой-то посев, покос или обмолот и т. д. Но теперь уже заговорили о политике; первым коснулся этого предмета Дажецкий; как всегда, прямой и неподвижный, он стоял, пуская из тонких губ вьющиеся струйки табачного дыма, плавно и цветисто передавая всевозможные предположения и комбинации, вычитанные из газет. Время от времени кто-нибудь из соседей резким, а то и не совсем вежливым замечанием прерывал его речь. Даже самые загорелые и огрубевшие от работы, не имевшие, как видно, ни малейшего отношения к политике, нашли что сказать, говорили о далеких странах и могущественных людях и при этом загорались, заводили споры и яростно препирались.
Хозяин дома не принимал почти никакого участия в общем разговоре. Он сидел на железном стуле посередине террасы; яркий свет заливал его сильную, тяжелую фигуру; казалось, можно было сосчитать все морщины на его лбу и щеках, все белые нити в густых и темных волосах. Вытянув руку на стоявшем перед ним столике и машинально играя рюмкой, в которой преломлялся солнечный луч, он почти ничего не говорил и лишь изредка, встряхнув головой, улыбался то лукаво и недоверчиво, то печально. Но вдруг среди самого оживленного разговора он, словно вспомнил что-то, поднял голову, улыбнулся, стукнул рюмкой по столу и громко заговорил:
— Эти газеты, господа, только сбивают человека с толку, и больше ничего! Стоит начитаться их на ночь, — такие вещи приснятся, что потом долго не заснешь.
— Не приснился ли тебе какой-нибудь сон? — с легкой иронией спросил пан Дажецкий.
— Приснился, — ответил Корчинский, — и еще, какой страшный!
Он шутливо улыбнулся и потянул книзу свой длинный ус.
— Я не баба, чтобы бояться снов, но однажды от одного сна у меня волосы на голове стали дыбом. Вот как было дело. Два месяца тому назад, вечером, я начитался вдоволь о войнах, прошедших, настоящих и будущих и еще бог весть каких… Лег я в постель, заснул, и снится мне, представьте себе, что в Корчин нашло множество бисмарковского войска… прусского войска, одним словом… Двор и сад полны солдатни, дом битком набит офицерами… Я, конечно, в страшной тревоге. Разграбят Корчин, думаю себе, все кверху дном перевернут, сожгут, на ветер пустят, если их не примешь, как следует… Что делать? Волей-неволей принимаю, угощаю, кормлю, в глаза заглядываю: довольны ли? А они пьют, едят, гуляют, орут… Слава богу, довольны, думаю себе, и сам я доволен… Ну, думаю, скоро уйдут с богом, объедят меня, обопьют, да хоть что-нибудь в целости оставят… Вот они уже и отъезжать собираются, солдаты на лошадей садятся, офицеры сабли подвязывают… скоро у меня опять тихо будет… Выхожу я на крыльцо, рад без памяти, гляжу, а вон из-за тех холмов тянется другое войско…
Тут он запнулся.
— Это… то…
Глаза его насмешливо сверкнули.
— Страх меня пронял до мозга костей… Несутся, идут прямо на Корчин, а первые еще не ушли… Вот тебе на! Думаю, принимал я одних, чтоб они меня по-миру не пустили, а теперь конец мой приходит. Как хочешь вертись, не вывернешься… О, господи ты, боже мой!.. Проснулся я весь подавленный этим сновидением и целый день ходил как в воду опущенный.
— Страшен сон, да милостив бог! — постарался утешить его кто-то из гостей.
— А действительно, характерный сон! — воскликнул Дажецкий и громко расхохотался, как будто в эту минуту ему изменила обычная его утонченность; при этом его никогда не сгибающаяся шея слегка согнулась, и кольца табачного дыма, доселе с триумфом взвивавшиеся кверху, как-то тяжело опустились наземь.
— Да что там! — отозвался из угла какой-то язвительный и, видимо, сильно уязвленный жизнью сосед, — без пруссаков и свои огложут нас, как собаки кость… Не успел я окончить один процесс с мужиками из-за выгона, как начинается другой из-за земли под лесничеством.
— A propos, — заметил Дажецкий, — а как твой процесс, пан Бенедикт? Помнишь, с той шляхтой?.. Забыл, как их фамилия…
— Богатыровичи! — подхватил Корчинский. — Да что вам сказать? Хотят отнять у меня самый лучший луг… Кто-то вдолбил им в голову, что луг принадлежит им… В первой инстанции они проиграли, перенесли во вторую… дело тянется вот уже два года — и сколько это денег мне стоит, сколько неприятностей!
Читать дальше