Уильям Теккерей - Ребекка и Ровена

Леди Хантингдон, в девичестве Марион, отчасти еще сохранила былой задор и веселость, и бедный Айвенго стал упрашивать ее хоть изредка навещать их в Ротервуде, чтобы развеять царящую там скуку. Но дама сказала, что Ровена так задирает нос и до того надоела ей своими рассказами о короле Эдуарде Исповеднике, что она готова куда угодно, лишь бы не в Ротервуд – ибо там скучнее, чем на Афонской горе.

Единственным гостем в замке бывал Ательстан, «Его Королевское Высочество», как его величала Ровена, принимавшая его с истинно королевскими почестями. В честь его приезда она приказывала стрелять из пушек, а лакеи должны были брать на караул; она угощала его именно теми кусами баранины или индейки, которые больше всего любил Айвенго, и заставляла своего бедного мужа провожать гостя в парадную опочивальню, пятясь задом и освещая путь восковыми свечами. К этому моменту Ательстан бывал уже в таком состоянии, что перед ним раскачивались два подсвечника и целых два Айвенго – то есть будем надеяться, что качался не Айвенго, а только его родич под влиянием ежедневной порции крепких напитков. Ровена уверяла, что причина этих головокружений – удар, который некогда нанес по высокородному черепу принца негодяй Буа Гильбер, «второй возлюбленный той еврейки, милый Уилфрид», но, впрочем, добавляла, что особе королевской крови пить вполне пристало и даже входит в обязанности, налагаемые высоким саном.

Сэр Уилфрид Айвенго видел, что этого человека бесполезно было бы звать в задуманный им поход; но сам с каждым днем все больше туда стремился и долго искал способ как – нибудь объявить Ровене свое твердое решение повоевать вместе с королем. Он был убежден, что она заболеет, если ее не подготовить постепенно; не лучше ли ему сперва отправиться в Йорк, под предлогом судебной сессии, а там в Лондон, будто бы по делу или для закупки инвентаря; а уж оттуда авось удастся незаметно махнуть на пакетботе в Кале, – словом, уехать в несколько приемов и очутиться в королевском стане, пока жена думает, что он не дальше, чем в Вестминстере.

– А что бы вашей милости так прямо и объявить, куда едете, – набраться духу, да и сказать? – посоветовал шут Вамба, главный приближенный и советник сэра Уилфрида. – Верьте слову, Ее Высочество перенесет это с истинно христианским смирением.

– Молчи, невежа! Отведаешь у меня плети, – сказал сэр Уилфрид тоном трагического негодования. – Где тебе знать, до чего чувствительны нервы у знатной дамы. Будь я голландец, если она не упадет в обморок.

– А я ставлю свою погремушку против ирландского банкнота, что она охотно отпустит вашу милость, – конечно, если вы не будете очень уж настаивать, – сказал Вамба с видом знатока; и Айвенго с некоторым смущением убедился, что тот был прав. Однажды за завтраком он принял небрежный вид и сказал, попивая чай: «А я, душенька, подумываю съездить в Нормандию с визитом к Его Величеству»; на что Ровена спросила, отложив в сторону оладьи (которые ели к завтраку все знатные англосаксы с тех пор, как их испек король Альфред, и которые ей подавал коленопреклоненный паж на блюде, чеканенном флорентийцем Бенвенуто Челлини): «Когда же ты думаешь ехать, Уилфрид?» И как только убрали чайную посуду и стоявшие на козлах столы, она принялась штопать ему белье и укладывать саквояж.

И сэр Уилфрид был столь же недоволен этой готовностью разлучиться с ним, сколь был недоволен своей семейной жизнью; так что шут Вамба заметил: «Ты, кум, словно тот матрос, который орал при каждом ударе плетью, а боцман ему и говорит: «Чума тебя возьми, братишка, по какому месту ни стегнешь, никак тебе не угодишь».

«А ведь верно, есть спины, которые Судьба стегает без устали, – подумал сэр Уилфрид с тяжким вздохом, – вот и моя что – то никак не заживает».

И вот, в сопровождении скромной свиты, куда включили и Вамбу, с теплым шарфом на шее, связанным белыми пальчиками супруги, сэр Уилфрид Айвенго покинул дом, дабы примкнуть к войску своего повелителя. Стоя на пороге, Ровена провожала мужа, пока он садился на коня, подведенного слугами, и благословила его в путь, выказав при этом самые похвальные чувства. «Знатная англичанка, – сказала она, – должна уметь все вынести во славу своего монарха; ее не страшит одиночество; она готова и на вдовство и на беззащитность».

– Наш родич Ательстан не оставит тебя, – произнес глубоко взволнованный Айвенго, и слезы закапали у него в отверстие шлема, а Ровена, напечатлев целомудренный поцелуй на стальных доспехах рыцаря, скромно сказала: