Август Стриндберг: Ночное бдение

– Ну, нет, сударь, я еще ни разу не видел, чтобы пуля пробила висок, а человек остался жив! – подвел итог хирург, но тем не менее вышел из каморки.

– Не простой был человек, что верно, то верно, – заговорил он погодя, уже лежа в постели и борясь со сном. – Воистину похоже, будто душевные качества, добродетели и пороки свободно передаются субстратам материи. Древние египтяне называли это метемпсихозом, сиречь переселением душ; мы подчас говорим об унаследованных задатках… хотя сколь часто по свойственному природе lex contradictionis, сиречь закону противоречия, отрицательные качества сменяются положительными… Разве его дед, Десятый Карл, не был пьяницей, бабником и буяном? Но Карл Десятый породил трезвенника и женоненавистника Карла Одиннадцатого… – вот уже противоречие, однако от буяна что-то осталось, хотя великий эконом государства показал себя скаредом сверх всякой меры. Дальше: Карл Одиннадцатый породил Карла Двенадцатого. Природа сохранила качества женоненавистника и трезвенника, но тряхнула стариной и полностью возродила буяна, по образцу деда, однако заодно похерила скупердяя, тем самым ударилась в новую крайность и создала мота… Уж он посорил деньгами… Господи Иисусе, в Тимурташе… М-да-а! «Но что за черт, – изрекла тут природа, – сотворила молодца, а теперь так и клонит ко сну, будто после Beischlaf [3], никакой охоты дальше трудиться». Natura nunquam perfectrix, говорит Аристотель, природа ни в чем не достигает совершенства. Три поколения понадобилось ей, чтобы замесить нечто большое, настолько большое, что даже не хватило теста. Истинно говорю, не хватило, ибо коли вдуматься, то и у этого исполина было уязвимое место в самом nodus vitalis, сиречь узле жизни. Такое же уязвимое, как у великого деда Фредрика Третьего в Дании – родственное сходство, заметьте! Властный был господин, хитрый и суеверный, в одно и то же время сильный и слабый, мудрый и недальновидный. А вот наш герой: на людях храбрый, как лев, но придет беда – и он ночью не может спать один! Ищет, кто бы приласкал, а нет никого – на худой конец хоть к старику Питеру под бок заберется; потом – молитвы читать… И подумать только: другими распоряжался как хотел, а с собой справиться не мог. Разве это сила – позволил москвитянину хозяйничать в Прибалтике, а сам тем временем едва не сгубил и себя и нас в Польше? [4]Нет, то были tetanus, сиречь судороги… И в Турции то же. Чего ради мы туда полезли?… Слабость, сударь, слабость! А когда он не посмел возвратиться в Стокгольм? Трусость, самая настоящая трусость, она его и сгубила. Да еще то, что он все возложил на Герца… А уж тому теперь не сладко придется – за все отдуваться! Да, слабость, и изрядная!

– И все же он был герой, разрази меня гром! – воскликнул лейтенант, не в силах больше сдерживаться.

– Герой – на поле брани! Ganz recht [5], лейтенант Карлберг. Может статься, он был больше генералом, чем солдатом, – в этом я не разбираюсь. Его достоинства мы, пожалуй, знали, а на пороки до сего времени закрывали глаза, вот и потолкуем о них ныне, когда нас никто не слышит; ибо, хоть я и потрошу трупы, восхвалять их я не намерен. Итак, я говорил, что в нем какая-то слабость. Вырождение всегда дает себя знать, когда угасает род. Разве не общеизвестно, что отец его испытывал отвращение к законной супруге! Вот и сказалось на потомстве. Весь потенциал отца, и даже с лишком, на нашего короля ушел. Правда, сестра его, Хедвиг София, сочеталась браком, но ведь уродом на свет явилась, да, да, ибо в ее сложении есть изъян, пусть маленький, а все же изъян. Вам-то это, может, и неизвестно, но ведь у нее раздвоены большие пальцы. И сына она родила хилого, с пороком речи; говорили даже, он все равно что немой. А наша милостивая государыня Ульрика-Элеонора [6]? Unter uns [7], она не наделена тем обилием духовных качеств, коего обычно ожидаешь у столь выдающихся особ…

– Превосходно сказано!

– Одним словом, если ко всему еще присовокупить упорное нежелание нашего милостивого господина и короля даровать стране наследника престола, то и выходит, что некая таинственная сила позаботилась о том, чтобы пришел конец этому роду. Природа исполнила свое и утомилась. Ей надоели Карлы – и Карлов не стало!… Нет, никак не скажешь, что природа в лице нашего милостивого господина и короля создала шедевр! Крупно, да грубовато! Никакого изящества. Подумать только, рука, что столь уверенно орудовала шпагой, не могла вести легкое перышко по гладкой бумаге… Тут механизм отказывал, перо спотыкалось и ковыляло так, будто при виде белого поля государю вдруг делалось дурно. Он и сам жаловался, что от писания у него кружится голова. Да разве только в руке дело? А мысли? Им бы шагать стройными колоннами, а они подставляли друг другу ножку и наступали на пятки… Читал я однажды его письмо сестре, кое он просил меня выправить, так слова будто в кучу свалены и перепутаны, будто взял и вывалил из мозгов… что попало – без всякого лада и склада, а уж об изяществе и речи нет! А его нелюбовь к чистым чулкам… Тьфу! Свинья свиньей, уж нам-то ведомо, и хватит об этом.