Мигель Астуриас - Синьор президент

Камила узнала о кончине отца много дней спустя. Каком-то неизвестный голос сообщил ей об этом по телефону.

– Ваш отец умер, прочитав в газете, что Президент Республики был шафером у вас на свадьбе…

– Это неправда! – закричала она…

– Неужели неправда? – рассмеялись ей в ухо.

– Это неправда, он не был ша… Алло! Алло! – Трубку уже повесили, но разъединение произошло не сразу, будто кто-то тихонько удалялся. – Алло!… Алло!…

Она упала в плетеное кресло, ничего не чувствуя. Потом огляделась вокруг, и то, что она увидела, показалось ей не таким, как раньше; раньше были иные краски, иной воздух. Умер! Умер! Умер! Взмахнула руками, словно захлебываясь чем-то, и захлебнулась от смеха со стиснутыми зубами, с рыданием, застывшим в зеленых глазах.

Бочка водовоза громыхала по мостовой; слезами сочились краны, металлические бидоны сверкали смехом.

– Что будут пить сеньоры?

– Пиво…

– Нет, мне не надо; мне виски…

– А мне коньяк…

– Итого, значит…

– Кружку пива…

– Один раз виски и один – коньяк…

– Пару бутербродов еще!…

– Итого, значит, один раз пиво, один – виски, один – коньяк и бутерброды…

– А я опро…кину рюмочку к чертям! – послышался голос Кара де Анхеля, он возвращался, на ходу застегивая брюки.

– Что будете пить?

– Все равно; принесите содовой…

– Слушаю… итого, значит, пиво, виски, коньяк и содовая.

Кара де Анхель придвинул кресло, чтобы сесть рядом с человеком двухметрового роста, который смахивал на негра, хотя и был белый; спина – шириной с железнодорожную колею, спереди пара молотов, похожих па руки, и шрам между белесыми бровями.

– Подвиньтесь-ка, мистер Дженджис, – сказал Кара де Анхель, – я поставлю свое кресло рядом с вашим.

– С превеликим удовольствием, сеньор…

– Я выпью и тотчас удалюсь, меня ждет патрон.

– А, – продолжал мистер Дженджис, – раз уж вы будет у Сеньор Президент, надо не распускайт там слюни и сказайт ему, что слухи, которые тут про вас ходят, – есть глупость, сплошной глупость.

– Само собой разумеется, – заметил один из четырех собеседников, тот, что просил коньяк.

– И вы мне это говорите! – перебил его Кара де Анхель, поворачиваясь к мистеру Дженджису.

– Ну и что же? – воскликнул гринго, с размаху шлепнув ладонями по мраморному столу. – Конечно! Я бывал тем вечер тут и слыхал собственным ухом, как военный прокурор говорил о вас, вы есть враг перевыборов и заодно с генерал Каналес, друг революции, большой предатель.

Кара де Анхелю не удалось скрыть охватившей его тревоги. Обстановка складывалась так, что идти теперь к Президенту было страшновато.

Приблизился кельнер с напитками. Сверкала белая манишка, а на манишке, украшенной красной цепочкой, – слово «Gambrinus».

– Вот виски… пиво…

Мистер Дженджис одним махом, не моргнув глазом, опорожнил рюмку, словно проглотил слабительное; потом вынул трубку и набил ее табаком.

– Да, мой друг, нежданно до слуха патрон дошел это дело, и вам не следуйт много веселиться. Вы должен сейчас использовайт визит и сказайт ему прямо о том, что есть и что нет; это случай – весьма счастливый.

– Ваш совет принят к сведению, мистер Дженджис, всего хорошего; пойду за экипажем, чтобы успеть вовремя. Благодарю и пока откланиваюсь.

Мистер Дженджис разжег трубку.

– Сколько рюмок виски вы зараз выпиваете, мистер Дженджис? – спросил один из сидевших за столом.

– Во-шем-над-цать! – ответил гринго, не вынимая изо рта трубки; один глаз его сощурился, а другой, голубой-голубой, уставился на желтый огонек горящей спички.

– Да, вы правы! Виски – великая вещь!

– Бог свидетель, я бы не сказайт это; об это спрашивайт у тех, кто не пьет, как я – только с горя…

– Что вы говорите, мистер Дженджис!

– Как не говорить, если я это чувствуйт! На моей родине каждый говорит, что чувствуйт. Абсолютно.

– Великолепное качество…

– О нет, мне больше нравится тут, у вас: говорить не то, что чувствовайт, чтобы всем был приятно!

– Значит, там, у вас, очки не втирают…

– О нет, абсолютно; то, что есть «втирание очков», уже божественным образом попал в Библию!

– Еще виски, мистер Дженджис!

– Я так полагайт, что я выпивайт еще впеки! – Браво, вы из тех, кто погибает, но не сдается!

– Comment [31].

– Мой друг говорит, что вы из тех, кто погибает…

– Да, я уже понимайт: из тех, кто погибант и не сдавайтся. Нет. Я есть из тех, кто живет и не сдавайтся. Всегда только живой, и если сможет, я погибайт, сдаваясь для один господь бог.