Константин Станюкович - Благотворительная комедия

Что мог сделать секретарь?

Он мог только встать, приложить обе руки («Какие прелестные руки», – шепнула какая-то «милостивая государыня» на конце стола, обращаясь к соседке) к борту фрака и раскланяться с тою же грацией, с которою раскланиваются оперные певцы. Он это и сделал, и только минуты через две заседание могло продолжаться.

Василий Александрович (так звали секретаря) снова принимает строго деловой вид и почтительно просит у председательницы, почтенной женщины с крупными седыми буклями и крупными глазами, позволение, согласно программе заседания, прочесть список лиц, получивших в прошлом месяце пособия. Седые букли несколько наклоняются вперед, что, без сомнения, означает согласие. Василий Александрович встает и читает:

– «Список лиц, получивших в декабре 187* года пособия от „Общества для пособия истинно бедным и нравственным людям“:

Вдова майора Василиса Никифоровна Дементьева согласно протокола от пятнадцатого марта, за нумером тысяча двести пятьдесят четыре, ежемесячного вспомоществования пять рублей…»

– Это у которой муж был изрублен на Кавказе? – спрашивает громким голосом адмиральша Троекурова.

– Нет, – отвечает тихим голосом графиня Долгова. – Эта та самая бедняжка, у которой муж погиб в Днепре… Он бросился с обрыва спасать ребенка и утонул… Несчастная женщина передавала мне все эти ужасные подробности.

– Или я забыла, но мне кажется, что бедная мне говорила, как черкесы изрубили ее мужа и он погиб под шашками… Впрочем…

Адмиральша умолкла и вопросительно взглянула на Василия Александровича.

– Эта та несчастная женщина, милостивые государыни, которая потеряла своего мужа, храброго русскою офицера, в Кокане… Сперва он был ранен, потом взят в плен и там казнен ужасной смертью. Бедная женщина до сих пор не может прийти в себя, и когда рассказывает, то с ней делается истерика… Ужасная казнь!

И адмиральша и молодая графиня делают глаза, но, боясь ошибиться (так много ведь вдов в Петербурге, у которых мужья погибают особенным образом), не роняют ни слова, к благополучию майорши Дементьевой, более известной в распивочной на углу Зелениной улицы, что на Петербургской, под именем «сороки-воровки».

Секретарь продолжает:

– «Жена коллежского секретаря Мария Валерьяновна… – Василий Александрович как будто конфузится и еле слышно оканчивает: – Потелова… получила в ежемесячное пособие два рубля.

Мещанка Дарья Осипова единовременного пособия один рубль семьдесят пять копеек».

– Она такая славная, эта Дарья! – замечает графиня Долгова… – Я у нее была… Вообразите, – обращается графиня к председательнице, – трое детей… такие хорошенькие, но, боже, в каком виде!.. Ни сапожек, ни белья, ни платьиц…

Сидевшая рядом другая «милостивая государыня», молодая белокурая девица, с английской складкой и серьезным лицом, тихо покачивает головой и, несколько конфузясь, говорит:

– Книга Манасеиной советует иметь по крайней мере двенадцать дюжин пеленок, в противном случае…

– Но тут, вы представьте, – перебивает ее графиня, – ни одной…

– Ни одной?

– Ни одной!

Все повторяют: «Ни одной!», все качают головами, все соболезнуют, все выражают такое искреннее участие к трем детям Дарьи Осиповой, что если бы его можно было употребить вместо пеленок, то их хватило бы не только для трех детей, но даже еще человек на пять, только бы Дарья Осипова продолжала не стесняться в увеличении народонаселения.

– Мне кажется, – опять конфузится почему-то девица с английской складкой, – следовало бы прибавить этой женщине…

– Я буду иметь честь предложить вашему вниманию, милостивые государыни, смету пособий на январь, и размер вспомоществования Дарьи Осиповой будет зависеть от усмотрения собрания…

Белокурая девица с английской складкой, пропагандировавшая книгу госпожи Манасеиной, конфузится еще более. В деловом ответе любезного секретаря ей слышится личное невнимание. Она опускает свои голубые глаза на полугодовой отчет и начинает его перелистывать с некоторым раздражением за «бедную Дарью Осипову», у которой трое детей и ни одной пеленки…

– «Евдокия Багрова, новгородская крестьянка. По болезни принуждена была оставить место. Ввиду ее болезни и самых лучших рекомендаций ей выдано три рубля».

– Это я отыскала бедняжку! – не без скромного чувства удовольствия от такой находки замечает Елена Николаевна. – Она была у вас, Василий Александрович?