Гертруд Лефорт - Башня Постоянства

– Но ведь о вашем ордене говорят, что он такой мудрый и всемогущий и что вы можете добиться всего, чего пожелаете, – наивно стоял на своем герцог, бук­вально цепляясь за своего собеседника, как утопающий за соломинку.

– Увы, мы ровным счетом ничего не можем добить­ся, – возразил патер, – даже хотя бы мало-мальски приличествующей двору короля-христианина морали, как это показывает случай с маркизой. Если говорить правду, то нам грозит не меньшая опасность, чем вам, герцог… – Он помедлил секунду и продолжил с улыб­кой: – Нет, в самом деле, герцог, наше положение в ка­кой-то мере подобно вашему: против нас плетутся опас­ные интриги, которые доходят до самого Рима и имеют целью упразднение ордена. Я не удивлюсь, если и нам в один прекрасный день тоже придется покинуть страну.

Герцог опять не знал, что и сказать от удивления.

– Стало быть, у вас явно проигрышная позиция? – спросил он с сомнением.

– Разумеется! Христианин всегда находится в про­игрышной позиции, – весело ответил патер. – И это не так уж плохо: иметь проигрышную позицию – зна­чит занимать ту самую позицию, которую занимал на этой земле и Христос. Опасный оборот дело принима­ет лишь тогда, когда христианин ради своего спасения поднимает знамя сего мира.

Герцог беспомощно смотрел на патера. Он никак не мог понять его. Что это было – пресловутая святая индифферентность, полное, совершенное равнодушие к какому бы то ни было личному успеху или проигры­шу, которое приписывалось иезуитам?

– Но я могу поднять лишь знамя сего мира! – в от­чаянии воскликнул он. – Ибо этот мир мне очень, очень дорог – у меня нет иного мира, который я мог бы поте­рять!

Самообладание его достигло своего предела.

Патер смотрел на него уже с неподдельной трево­гой. Он молча оценивал душевные силы своего собе­седника. Как опытный сердцевед, он видел, насколько земное око позволяет видеть, что сил этих явно недостаточно.

– Ну что же, – сказал он, – давайте спасем этот мир, герцог. Но возможно это лишь через маркизу: власть ее над королем безгранична; не он, а она – истинный пра­витель страны. Подождите-ка одну минуту.

Он поспешно набросал на листе бумаги несколько строк и протянул записку герцогу. Видя, что тот мед­лит, не решаясь взять ее, он с улыбкой прибавил:

– С этим письмом не связана никакая интрига, хоть вы, вероятно, судя по вашим представлениям о нас, иезуитах, и опасаетесь этого. Просто я счастлив заверить маркизу, что она, вопреки ее собственному мнению, окажет Церкви услугу, поддержав вашу просьбу перед королем. Вы меня понимаете – Церкви будущего.

По крышам Парижа уже скользили косые лучи по­слеполуденного солнца, когда герцог расстался с пате­ром. Он пребывал в самом прекрасном настроении, ка­кое только можно себе вообразить. Только острое нежелание принимать помощь своей бывшей возлюб­ленной все еще не давало ему покоя. Может быть, сто­ило вначале попытать счастья со своими друзьями-фи­лософами? Ведь говорили же, что они имеют серьезное влияние на духовенство. И почему бы этим господам не воспользоваться случаем, чтобы наконец проложить своим теориям о человечности дорогу к победе? Он решил заглянуть в одну уютную кофейню, где их мож­но было встретить в это время.

Ему повезло. При его появлении со своего места поднялся, чтобы приветствовать пришедшего, не кто иной, как сам господин Вольтер.

– Как мило, что вы пришли, дорогой герцог: я сго­раю от нетерпения! О вас рассказывают невероятнейшие вещи. Ваш капеллан утверждает, будто бы вы в Эг-Морте сыграли роль этакого протестантского героя-подвижника. Я ожидал, что вы явитесь не иначе как с Библией в руках… – Его уродливое лицо растянулось в гримасу ве­селья.

Герцог покраснел.

– А я ожидал, что общество, обращенное вами в религию разума, не станет верить подобным байкам! – раздраженно ответил он.

Господин Вольтер рассмеялся своим лилипутским смехом.

– Поздравляю вас с вашим оптимизмом, – произ­нес он ядовито. – Сам я, увы, пришел к убеждению, что разум – хотя и прекрасное, но весьма редкое явление. Я только удивляюсь, отчего этот факт не бросился вам в глаза именно в Эг-Морте. Ведь судьба ваших несчаст­ных узников являет собой яркое доказательство отсут­ствия какого бы то ни было разума у наших высокопо­ставленных современников.

– И прежде всего – какой бы то ни было человеч­ности, – ответил герцог. – А вы, почтеннейший, если мне не изменяет память, взывали к нам и от ее имени. Могу ли я сейчас апеллировать к вашей человечнос­ти?