Владимиp Набоков - Пнин

– Да, благодарю,- рассеянно откликнулся Гаген.

– Надо было видеть его лицо,- сказала Джоана,- когда он сказал нам, что завтра собирается говорить с агентом о покупке этого волшебного дома.

– Вот как? Вы уверены – он так и сказался – резко спросил Гаген.

– Именно,- сказала Джоана.- И уж, конечно, никто так не нуждается в собственном доме, как Тимофей.

– Ну, покойной ночи,- сказал Гаген.- Рад, что вы пришли. Покойной ночи.

Он подождал, пока они дойдут до машины, поколебался и зашагал назад к освещенному крыльцу, где стоя, как на сцене, Пнин во второй или третий раз принимался пожимать руки Тэерам и Бетти.

(«Никогда бы,- сказала Джоана, пятя машину и вращая руль,- никогда бы я не разрешила своей дочери поехать за границу с этой старой лесбиянкой».- «Тише,- сказал Лоренс,- может быть, он и пьян, но он еще достаточно близко, чтобы тебя услышать».)

– Я вам не прощу,- говорила Бетти своему хозяину, который был чуть-чуть навеселе,- что вы не дали мне вымыть посуду.

– Я помогу ему,- сказал Гаген, всходя по ступеням крыльца и стукая по ним палкой.- Вы, детки, ступайте теперь.

Еще один, последний круг рукопожатий, и Тэеры с Бетти ушли.

– Прежде всего,- сказал Гаген, когда они с Пниным вернулись в гостиную,- я бы, пожалуй, выпил с вами еще стаканчик вина.

– Чудно, чудно! – вскричал Пнин.- Мы допьем мой крюшон.

Они удобно уселись, и д-р Гаген сказал:

– Вы великолепный хозяин, Тимофей. Это приятнейшая минута. Мой дедушка говаривал, что стакан хорошего вина всегда следует растягивать и смаковать, как если бы он был последним перед казнью. Хотел бы я знать, что вы положили в этот пунш. Я хотел бы также знать, правда ли, как утверждает наша милейшая Джоана, что вы собираетесь приобрести этот дом?

– Не собираюсь, а просто высматриваю потихоньку возможность,- ответил Пнин с журчащим смешком.

– Не уверен, что это было бы разумно,- продолжал Гаген, обхватив ладонями стакан.

– Конечно, я надеюсь, что получу наконец штатное место,- сказал Пнин не без лукавинки.- Я теперь ассистент профессора уже девять лет. Годы бегут. Скоро я буду заслуженный ассистент в отставке. Гаген, почему вы молчите?

– Вы ставите меня в крайне затруднительное положение, Тимофей. Я надеялся, что вы этого вопроса не поднимете.

– Я не поднимаю вопроса. Я просто говорю, что я рассчитываю, что – о, не в будущем году, но например, к сотой годовщине Освобождения Рабов – Уэйндель сделает меня адъюнктом.

– Да, но, видите ли, мой дорогой друг, я должен открыть вам печальный секрет. Это покамест неофициально, и вы должны обещать мне никому не говорить об этом.

– Клянусь,- сказал Пнин, подымая руку.

– Вы не можете не знать,- продолжил Гаген,- с какой любовью и заботой я создавал наше великолепное Отделение. Я также уже не молод. Вы говорите, Тимофей, что вы здесь уже девять лет. А я отдавал этому университету все, что было в моих силах, в продолжение двадцати девяти лет! Все, что было в моих скромных силах. Как написал мне на днях мой друг д-р Крафт – вы, Герман Гаген, один сделали в Америке для Германии больше, чем все наши миссии в Германии сделали для Америки. А что получается теперь? Я пригрел на своей груди этого Фальтернфельса, эту змею, а теперь он пролез на главные роли. Я не буду пересказывать вам все подробности этой интриги!

– Да,- сказал Пнин со вздохом,- интрига ужасная вещь, ужасная. Но, с другой стороны, честный труд всегда докажет свою ценность. В будущем году мы с вами будем читать превосходные новые курсы, которые я давно задумал. О Тирании. О Сапоге. О Николае Первом. Обо всех предшественниках современных злодейств. Гаген, когда мы говорим о несправедливости, мы забываем об избиении армян, о пытках, изобретенных в Тибете, о колонистах в Африке… История человека – это история боли!

Гаген нагнулся к своему другу и похлопал его по костлявому колену.

– Вы великолепный романтик, Тимофей, и в более счастливых обстоятельствах… Однако могу сообщить вам, что в весеннем семестре мы, действительно, устроим нечто необычное. Мы намерены поставить Драматическую Программу,- сцены из произведений от Коцебу до Гауптмана. Я рассматриваю это как своего рода апофеоз… Но не будем забегать вперед. Я также романтик, Тимофей, и потому не могу работать с такими людьми, как Бодо, как этого хотят от меня наши попечители. Крафт в Сиборде уходит в отставку, и мне предложено со следующей осени занять его место.

– Поздравляю вас,- тепло сказал Пнин.