Гилберт Честертон - Шар и крест

– Что же вы видели? – недоверчиво спросил Тернбулл.

– Я видел ее ,– тихо сказал Макиэн,– сейчас, здесь, в этом чертовом саду.

Тернбулл так растерялся, что ничего не ответил, и Эван продолжал:

– Я видел ее за дивными деревьями, на фоне блаженных небес, как вижу всякий раз, когда закрываю глаза. Я закрыл их, открыл, но она не исчезла. У ворота ее был такой же мех, но костюм казался ярче, чем тогда, когда я и впрямь ее видел.

Тернбулл наконец сумел рассмеяться.

– Замечтались, вот и все…– сказал он.– Приняли за нее другую девушку.

– Принял за нее другую…– начал Макиэн, и голос его пресекся.

Наступило молчание, тяжкое – для скептика, пустое и безнадежное – для рыцаря веры.

Наконец Эван сказал:

– Что ж, если я сошел с ума, слава Богу, что я помешался на этом.

Тернбулл что-то неловко пробормотал и закурил, чтобы собраться с мыслями, но тут же чуть не подпрыгнул.

На фоне бледно-лимонного неба появилась темная хрупкая фигурка, и он узнал соколиный профиль и гордую посадку головы. Медленно поднявшись, он произнес как можно беспечней:

– Да, Макиэн, ничего не скажешь, похожа.

– Что? – закричал Эван.– Вы тоже ее видите? – И звезда загорелась в его глазах.

Сдвинув брови, Тернбулл быстро пошел прямо по траве. Макиэн сидел недвижно и видел то, чего видеть нельзя,– он видел, как человек из плоти и крови подходит к призраку, как они здороваются и даже как они подают друг другу руки.

Больше выдержать он не мог, кинулся к ним и увидел снова, как с Тернбуллом по-светски приветливо беседует та, чье лицо в его снах то почти ускользало от него, то вставало перед ним с немыслимой наяву четкостью. Героиня его снов вежливо и мило протянула ему руку. Когда он тронул ее, он понял, что совершенно здоров, даже если весь мир сошел с ума.

Она была изысканно хороша и держалась с полной непринужденностью. Женщины, как это ни чудовищно, не выказывают чувств на людях; но Макиэн их выказал. Он по сей день не знает, что он спросил, но помнит очень точно, какое было у нее лицо, когда он спрашивал.

– Как, разве вы не слышали? – улыбаясь, ответила она.– Я – сумасшедшая.

Потом помолчала и прибавила не без гордости:

– У меня и справка есть.

Она по-прежнему держалась стоически, как светская дама, а Макиэн по-прежнему едва пролепетал:

– За что они вас сюда посадили? Она засмеялась неизвестно чему, как смеются женщины, и спросила в свой черед:

– А вас?

Тернбулл стоял в стороне и смотрел на рододендрон, быть может, потому, что Эван успешно воззвал к небесам, быть может – потому, что сам он хорошо знал здешнюю, земную жизнь. Но хотя они были теперь одни. как Адам и Ева, она говорила все тем же легким тоном.

– Меня здесь держат за то,– ответил Эван,– что я пытался сдержать обещание, которое дал вам.

– Ну вот,– сказала она и беззаботно кивнула.– А меня за то, что вы его дали мне.

Макиэн посмотрел на нее, потом – на траву, потом – на небо, и снова – на нее.

– Не смейтесь надо мной,– сказал он.– Неужели вы здесь потому, что помогли нам?

– Да,– отвечала она, по-прежнему улыбаясь, но голос изменил ей.

Эван закрыл лицо своей большой рукой и заплакала Даже апостолу науки надоест глядеть сорок пять минут на один и тот же кустик, и потому Тернбулл был рад, когда течение событий заставило его перейти к изучению штокроз, которые росли футов на пятьдесят дальше. Однако и там, не глядя на него, показались двое его знакомых, настолько захваченные беседой, что черноволосая голова почти прикасалась к каштановой.

Оставив штокрозы, Тернбулл перепрыгнул через клумбу и пошел к дому. Двое других медленно шли по тропинке, и только Бог знает, о чем они говорили (ибо ни он, ни она так и смогли это вспомнить); но если бы я случайно и знал, я бы не сказал вам.

Когда они остановились, она с прежней светскостью протянула руку, но рука эта дрожала.

– Если всегда будет, как сейчас,– неловко проговорил Эван,– неважно, выпустят ли нас отсюда.

– Вы пытались умереть из-за меня четыре раза,– сказала она.– Меня заперли из-за вас в сумасшедшем доме. Мне кажется, после этого…

– Да– тихо сказал Эван, не поднимая глаз,– после этого мы отданы друг другу. Мы… мы как бы проданы друг другу навеки.– И он поднял глаза.– Скажите, как вас зовут?

–Меня зовут Беатрис Дрейк,– серьезно отвечала она.– Можете все про меня прочитать вот тут, в этой справке.

Тернбулл шел к дому, тщетно пытаясь понять, почему здесь оказались два столь разных человека, как судья и девушка.