Оноре Бальзак - Феррагус, предводитель деворантов

Жюль вернулся к жене.

— Клеманс, — сказал он ей, — мне надо привести в порядок домашние счета, прости, что надоедаю тебе, но скажи, ведь я передал тебе с начала года сорок тысяч франков, не так ли?

— Нет, больше, — ответила она. — Сорок семь.

— Ты все их истратила?

— Ну, конечно, — ответила она. — Прежде всего я оплатила несколько прошлогодних счётов…

«Я так ничего не узнаю, — подумал Жюль, — не с того конца начал».

В эту минуту вошёл лакей Жюля и подал ему письмо, которое тот равнодушно распечатал, но, бросив взгляд на подпись, стал с жадностью читать:

« Милостивый государь !

В интересах Вашего и нашего спокойствия я решилась обратиться к Вам, хотя и не имею удовольствия быть с Вами знакомой; но моё положение, возраст и страх перед непоправимым несчастьем заставляют меня-просить Вас отнестись снисходительно к нашему удручённому горем семейству. Г-н Огюст дё Моленкур вот уже несколько дней проявляет признаки умственного расстройства, и мы боимся, как бы он не нарушил Вашего счастья из-за своих химерических идей, которыми он делился с командором де Памье и со мною при первом приступе лихорадки. Вот почему мы считаем нужным предупредить Вас о его болезни, без сомнения, ещё излечимой. Она имеет столь серьёзное и важное значение для всей нашей семьи и для будущности моего внука, что я рассчитываю на Вашу полную скромность. Если бы г-н командор или я могли увидеться с Вами, милостивый государь, нам не пришлось бы обращаться к Вам с письмом; но я не сомневаюсь, что Вы не откажете матери в просьбе и сожжёте это письмо. Примите уверения в полнейшем уважении.

Баронесса де Моленкур, урождённая де Риэ ».

— Какая пытка! — воскликнул Жюль.

— Что с тобой? — спросила жена, не в силах скрыть своё беспокойство.

— Я дошёл до того, что начинаю думать — не ты ли послала мне это письмо, с целью рассеять мои подозрения, — сказал он, бросая ей письмо. — Так суди же сама о моих муках!

— Несчастный барон! — сказала г-жа Демаре, роняя бумагу. — Мне жаль его, хотя он и причиняет мне столько зла.

— Ты знаешь, он говорил со мной.

— А, так ты пошёл к нему, несмотря на данное мне слово! — сказала она, холодея от ужаса.

— Клеманс, наша любовь на краю гибели, и мы стоим вне обычных законов жизни, забудем же все мелкие счёты среди этих страшных бедствий. Послушай, скажи мне, зачем ты выходила сегодня днём? Женщины считают себя вправе иной раз обманывать нас, мужчин, по пустякам. Ведь им нравится порой приготовить для нас какой-нибудь сюрприз! А может быть, просто ты обмолвилась — сказала «нет» вместо «да».

Он вышел в гардеробную и вернулся со шляпой в руках.

— Ну, смотри! Я не собираюсь подвизаться в роли Бартоло, но шляпа тебя выдала. Ведь это следы дождевых капель! Значит, ты куда-то ездила в фиакре, и дождь забрызгал тебе шляпу, когда ты нанимала экипаж или когда входила в дом, где ты была сегодня, или когда выходила оттуда. Но ведь жена может выйти из дому и без дурного намерения, даже пообещав мужу никуда не выходить. Мало ли может быть причин, чтобы поступить так! У вас, женщин, могут быть причуды, к го осудит вас за них? Вы бываете непоследовательны в своих поступках. Ты, возможно, забыла что-нибудь сделать, оказать кому-либо услугу, нанести визит, совершить доброе дело. Ничто не должно помешать жене правдиво рассказать мужу, что она делала. Разве краснеют, открывая душу другу? Так вот, моя дорогая Клеманс, с тобой говорит не ревнивый муж. а любовник, друг, брат. — В страстном порыве он бросился к её ногам. — Не оправдывайся, нет, а успокой мои страшные муки. Я знаю, ты выходила из дому. Так что же ты делала? Где была?

— Да, я выходила, Жюль, — ответила она взволнованным голосом, хотя лицо её оставалось спокойным. — Но не расспрашивай меня ни о чем. Жди и верь мне, иначе тебя замучают угрызения совести Жюль, дорогой мой Жюль, доверие — это добродетель любви. Признаюсь тебе, в эту минуту я слишком потрясена, чтобы тебе отвечать, но я не притворщица, и я тебя люблю, ты это знаешь.

— Ну, что же! Вопреки всему, что может пошатнуть веру мужчины в женщину, возбудить его ревность — ибо я, значит, не первый в твоём сердце, не единое с тобой существо, — я все же хочу верить тебе, верить твоему голосу, Клеманс, твоим глазам! Но если ты лжёшь, ты заслуживаешь…

— О, тысячи смертей! — досказала она.

— Я ничего не скрываю от тебя, а ты, ты…

— Замолчи, — прервала она его, — наше счастье зависит от нашего с тобой молчания.