Виль Липатов - Стрежень

Коловщик Ульян Тихий, придерживая руками березовый кол, бредет вдоль берега. Шагает он вяло, расслабленно, поматывая головой, как уставшая лошадь. Тяжело у него на душе, и голова все еще трещит.

Вчера вечером Ульян Тихий напился до одурения, до беспамятства, свалился на траву возле поселковой чайной, проспал до утра, а проснувшись, долго не мог понять, где находится, и от тоски, от великой немочи во всем теле тихо стонал. Теперь он не помнит, с кем пил, на какие деньги, что говорил, что делал. Тоскливо и жалобно глядит он на швартующийся в это время «Рабочий».

«Опохмелиться бы!» — безнадежно думает Ульян. Денег у него нет уже давно, все пропито: спецовка, новые бродни, новый брезентовый плащ. Утром он ничего не ел и есть не хочет, а коли не опохмелится, то не станет есть и за обедом — ковырнет вилкой жирную осетрину и отвернется.

Понуро бредет Ульян.

Одежда на нем грязная, рваная, рубахи под пиджаком нет, вместо бродней — старые, разбитые сапоги.

Пароход «Рабочий», подходя к Карташеву, поворачивается, становится вдоль реки. Теперь он кажется таким большим, ослепительно белым и красивым — просто волшебство какое-то! Проходит еще минута, и пароход заливается музыкой: речники включают радио.

«Ой-ой!» — стонет Ульян Тихий, закрывая глаза, чтобы не видеть белый пароход. Он не может больше смотреть на него.

Когда-то Ульян Тихий плавал на «Рабочем», ходил по его верхней палубе, стоял за его штурвалом, носил фуражку с золотым «крабом» и черные, широкие внизу брюки. Говорят, что он был хорошим штурвальным — капитаны и помощники признавали это, а капитан-наставник Федор Федорович говорил, что со временем из Ульяна выйдет лучший штурвальный на Оби. Да, так говорил он. А что получилось?..

«Извините, люди!» — с этим застывшим на лице выражением Ульян Тихий волочит по песку кол. В груди его ощущение безнадежности и непоправимости случившегося. После того что произошло с ним на пароходе, он сам не заметил, как пристрастился к водке, привык глотать ее стаканами. Чувствует Ульян — спутала, связала его по рукам и ногам водка, не вырваться, не убежать от нее, как не убежать от самого себя.

Пароход «Рабочий» пристает к дебаркадеру.

Тяжело навалившись телом на большой березовый кол, к которому привязан многопудовый невод, Ульян Тихий страстно желает одного — опохмелиться. Стакан бы водки ему! Нальется силой тело, облегчится дыхание, пройдет головная боль; мир покажется светлее, добрее, просторнее, захочется двигаться, думать и жить. Но нет водки. Придется Ульяну мучиться весь длинный, как год, день. «Плохи дела!» — тоскливо думает он.

— Эй ты, пьянчужка, алкоголик несчастный! — раздается, позади Ульяна насмешливый, злой голос. Он поворачивается, видит Наталью Колотовкину.

— Здравствуй! — растерянно произносит Ульян.

Наталья, презрительно окинув его взглядом с головы до ног, сердито взмахивает рукой и уходит под навес, где все еще чистит картошку тетка Анисья. Там она что-то прячет в карман, затем нагоняет Ульяна, грубо хватает его за плечо.

— Пьянчужка! Ты ведь кол выронишь!

— Не должно быть, — шепчет Ульян, улыбаясь жалкой улыбкой: «Ругайся, правильно! С похмелья я, болею! Прости!»

Сунув руки в «карманы спецовки, Наталья идет рядом, кривит пухлые, яркие губы, передразнивает и ругает Ульяна:

— Не должно быть! Трясешься весь, алкоголик! Вот выронишь кол, что будет? Опять начинай, замет, да?

«Ругайся, правильно, верно! — говорят и поза, и руки, и склоненные плечи Ульяна. — Права ты — пропащий я человек! Так и надо меня, пьянчужку».

— Навязали на нашу голову пьяницу! — зло продолжает Наталья. — Нальет с вечера зенки, а потом беспокойся, что он дело провалит! Ты не думай, что я о тебе переживаю — по мне ты хоть залейся! Я за бригаду болею.

— Знаю. — Ульян вздыхает. Он согласен, что не стоит переживать за него. — Конечно, не за меня!

— Еще не хватало! — усмехается Наталья. — На черта мне сдался такой алкоголик! Холера, пьянчужка! — Она еще раз машет пальцем перед носом Ульяна. — Запомни, это последняя! И не из-за тебя, из-за бригады.

И, отвернувшись, сует ему в руку чекушку водки.

— Залей зенки, пьяница! У, ненавижу!

Разгневанная, она убегает от Ульяна, а он глядит на водку. Зрачки его расширяются, в них загорается огонек, губы шевелятся, словно он уже пьет, а ноздри большого носа раздуваются. Как-то странно — хрипло, задушевно — засопев, придерживая одной рукой кол, Ульян вынимает картонную пробку…