Габриэле д'Аннунцио - НАСЛАЖДЕНИЕ («Il piacere», 1889)

Вышли на Испанскую площадь. При свете отражавшейся с высоты католической колонны луны, фонтан издавал глухое и тихое журчание. Четыре или пять извощичьих карет стояли в ряд с зажженными фонарями. С улицы Бабуино доносился звук колокольчиков и глухой топот как бы идущего стада.

У подножия лестницы, барон простился.

— Прощай, до завтра. Приду за несколько минут до девяти, с Людовико. Сделаешь два удара, чтобы размяться. О враче же позаботимся мы. Ступай, спи покрепче.

Андреа стал подниматься по лестнице. На первой площадке остановился, привлеченный приближавшимся звоном колокольчиков. На самом деле, он чувствовал некоторую усталость; и какую-то грусть в глубине сердца. После гордого волнения крови при этом разговоре об искусстве драться и воспоминании своей храбрости, им начинало овладевать какое-то не совсем ясное, смешанное из сомнения и недовольства беспокойство. Чрезмерное напряжение нервов в этот бурный и мутный день начинало ослабевать под влиянием благодатной весенней ночи. — Зачем без страсти, из простого своеволия, из одного только тщеславия, из одной дерзости ему угодно было возбудить ненависть и страдание в душе этого человека? — Мысль о чудовищной муке, которая, конечно, должна была угнетать его врага в такую тихую ночь, почти пробудила в нем сострадание. Образ Елены, как молния, пронзил его сердце; вспомнилась тревога предыдущего года, когда он потерял ее, и ревность, и злоба, и невыразимое уныние. — И тогда стояли светлые, тихие, благоухающие ночи; и как они угнетали его! — Он вдыхал воздух, в котором носилось дыхание цветущих в боковых садиках роз и смотрел как внизу, по площади проходило стадо.

Густая беловатая шерсть сбившихся в кучу овец подвигалась вперед беспрерывной волной, смыкаясь наподобие грязной воды, затопляющей мостовую. К звону колокольчиков изредка примешивалось дрожащее блеяние; и другое блеяние, более тонкое и более робкое, раздавалось в ответ; пастухи верхом, сзади и по сторонам, время от времени издавали крики и подгоняли стадо палками; лунный свет сообщал этому шествию стада в великом уснувшем Городе какую-то таинственность, и оно почти казалось видением далекого сна.

Андреа вспомнил, как в одну ясную февральскую ночь, выйдя с бала в английском посольстве, на улице Двадцатого Сентября, они встретили с Еленой стадо овец; и карета должна была остановиться. Елена, прижавшись к окошку, смотрела на проходивших вдоль колес овец и с детской радостью показывала маленьких ягнят; а он придвинулся лицом к ее лицу, полузакрыв глаза, прислушиваясь к топоту, блеянью и звону.

— Почему именно теперь вернулись все эти воспоминания об Елене? — Он стал медленно подниматься дальше. Поднимаясь, он еще сильнее почувствовал свою усталость; колени у него подгибались. Вдруг мелькнула мысль о смерти. «Если я буду убит? Если получу скверную рану, которая сделает меня калекой на всю жизнь?» Вся его жажда жизни и наслаждения всколыхнулась при этой мрачной мысли. И он сказал себе: «Нужно победить». И видел все выгоды этой второй победы: обаяние удачи, славу храбрости, поцелуи донны Ипполиты, новые любовные связи, новые наслаждения, новые прихоти.

И подавив всякое волнение, он занялся упражнением своей силы. Спал до самого прихода обоих друзей; принял обычный душ; велел разостлать на полу кусок клеенки; затем попросил барона сделать несколько ударов, а Барбаризи — атаковать себя, причем точно выполнил несколько приемов.

— Отменный кулак, — сказал барон, поздравляя его. После упражнения Сперелли выпил две чашки чаю с несколькими легкими бисквитами. Выбрал широкие брюки, пару удобных башмаков с низкими каблуками и мало накрахмаленную сорочку; приготовил перчатку, несколько смочив у нее ладонь и посыпав канифолью; привязал кожаный ремешок для прикрепления рукоятки к руке; осмотрел клинок и острие обеих шпаг; не забыл ни одной предосторожности, ни одной мелочи. Когда все было готово, сказал:

— Идемте. Было бы хорошо, если бы мы были на месте раньше остальных. А доктор?

— Ожидает нас.

На лестнице он встретил герцога Гримити, явившегося также по поручению маркизы Д'Аталета.

— Проеду с вами на виллу, чтобы сейчас же дать знать Франческе, — сказал герцог.

Спустились все вместе. Герцог, раскланявшись, сел в коляску. Остальные разместились в закрытой карете. Андреа не подчеркивал хорошего настроения, потому что шутки перед тяжелым поединком казались ему признаком дурного тона; но был удивительно спокоен. Он курил, прислушиваясь к спору Санта Маргариты и Барбаризи по поводу недавно происшедшего во Франции случая, допустимо ли или нет пользоваться во время дуэли и левой рукой. Время от времени он наклонялся к дверце и смотрел на улицу.