Оноре Бальзак - Альбер Саварюс

Нужно было быть большим уродом, чтобы не понравиться девице де Ватвиль, если принять во внимание, в какое настроение ее привело любопытство. Альбер Саварон, и без того видный собой, произвел на Розали тем более сильное впечатление, что в его манере держаться, в походке, в наружности, во всем, даже в одежде, было что-то таинственное. Он вошел. Церковь, до тех пор темноватая, вдруг показалась Розали ярко освещенной. Девушку восхитила медленная, почти торжественная походка этого человека, как будто несущего на плечах целый мир, человека, движения и взгляды которого одинаково выражали одну и ту же мысль, стремящуюся не то к разрушению, не то к владычеству. Розали поняла весь глубокий смысл слов главного викария. Да, в этих желтовато-карих глазах с золотыми искорками таилось пламя, выдававшее себя внезапными вспышками. Неосторожно, дав заметить это даже Мариэтте, Розали встала на пути адвоката так, чтобы обменяться с ним взглядами. Его взор, которого она искала, потряс ее; кровь в ее жилах заволновалась и закипела, словно став вдвое горячее. Лишь только Альбер сел, мадемуазель де Ватвиль переменила место с таким расчетом, чтобы как можно лучше его видеть, пока ее не позовет аббат Жиру. Через некоторое время Мариэтта заметила: «А вот и господин аббат». Розали показалось, что промелькнуло лишь несколько мгновений. Когда она вышла из исповедальни, обедня окончилась, Альбера уже не было в церкви.

«Главный викарий прав, — подумала Розали, — он страдает! Почему этот орел — ведь у него орлиные глаза! — прилетел к нам в Безансон? О, я хочу это узнать! Но как?»

Охваченная пылом нового желания, Розали прикинулась простушкой, чтобы обмануть мать. Она с наивным видом сидела за вышиванием и удивительно точно делала стежки; на самом же деле она размышляла. С того воскресенья, когда мадемуазель де Ватвиль поймала взгляд Альбера или, если хотите, приняла огненное крещение (чудесные слова Наполеона, применимые и к любви), она стала торопить отца с сооружением бельведера.

— Маменька, — сказала она, когда две колонны уже были готовы, — отцу пришла в голову странная мысль: он вытачивает колонны для беседки, которую собирается построить на большой куче камней, что посреди сада. Хорошо ли это, по-вашему? Мне кажется…

— Я одобряю все, что делает ваш отец, — сухо перебила мать. — Ведь обязанность жены — слушаться мужа, даже если она не согласна с его намерениями. Почему я должна противиться этой невинной затее, тем более, что она доставляет ему удовольствие?

— Но ведь мы оттуда увидим все, что происходит у господина де Сула, и нас тоже заметят, когда мы будем бывать в беседке. Пойдут разговоры…

— Не собираетесь ли вы, Розали, указывать родителям, как им следует себя вести? Не думаете ли вы, что смыслите в жизни и в приличиях больше, чем они?

— Молчу, маменька. Впрочем, отец сказал мне, что в гроте будет прохладно и туда можно будет приходить пить кофе.

— Вашему отцу пришла в голову превосходная мысль, — ответила г-жа де Ватвиль и даже захотела пойти взглянуть на колонны.

Она одобрила все придуманное бароном и нашла для сооружения беседки такое место в саду, откуда можно было прекрасно разглядеть все, что делалось у Альбера Саварона, не будучи замеченными из квартиры г-на де Сула. Приглашенный подрядчик взялся устроить грот, на вершину которого можно было бы подняться по тропинке шириною в три фута; среди камней грота собирались посадить барвинки, ирисы, калину, плющ, жимолость и дикий виноград. Баронесса затеяла украсить внутренность грота древесными ветвями (тогда вошли в моду подставки для цветов из этого материала), поставить там зеркало, диван и стол, выложенный мозаикой. Г-н де Сула предложил сделать пол из асфальта, Розали подала мысль повесить над сводом фонарь, также из древесных ветвей.

— Ватвили затеяли что-то очень красивое в своем саду, — говорили в Безансоне.

— Они богаты, им легко истратить тысячу экю на какую-то причуду.

— Тысячу экю! — воскликнула г-жа де Шавонкур.

— Да, тысячу экю! — ответил де Сула. — Они выписывают из Парижа мастера, чтобы облицевать стены грота диким камнем; это будет очень красиво. Де Ватвиль сам делает фонарь, он принялся за резьбу по дереву.

— Говорят, Берке будет рыть там подвал, — спадал один аббат.

— Нет, — возразил де Сула, — он ставит беседку на бетонном фундаменте, чтобы в ней не было сыро.

— Вы знаете до мелочей все, что делается у них в доме! — едко заметила г-жа де Шавонкур, поглядывая на одну из своих взрослых дочерей, уже целый год бывшую на выданье.