Оноре Бальзак - Провинциальная муза

— Берегись, — сказал ему однажды вечером безжалостный Бисиу, который мог дать товарищу последние сто франков и в то же время пронзить ему сердце словом. — Пить — пей, да ума не пропей.

Накануне, в пятницу, несчастный Лусто, несмотря на привычку к нищете, был взволнован, как приговоренный к смерти. В былые времена он сказал бы себе: «Пустяки! Мебель у меня старая, куплю новую». Но теперь он чувствовал себя неспособным возобновить литературные подвиги. Издательство, разоряемое перепечатками их изданий, платило мало. Газеты скаредничали с опустившимися талантами, как директора театров с тенорами, спавшими с голоса. И вот Лусто брел куда глаза глядят, смотря на толпу и не видя ее, с сигарой во рту, заложив руки в карманы, с бурей в душе, но с деланной улыбкой на губах. Вдруг он увидел проезжавшую мимо г-жу де ла Бодрэ; свернув с улицы Шоссе-д'Антен на бульвар, ее коляска покатила к Булонскому лесу.

— Это одно, что мне осталось, — пробормотал он.

Он вернулся к себе принарядиться. Вечером, в семь часов, он подъехал в фиакре к особняку г-жи де ла Бодрэ и попросил швейцара передать графине записку такого содержания:

«Не будет ли графиня так добра принять господина Лусто на минуту и сию минуту?»

Записка эта была запечатана печаткой настоящего восточного сердолика, служившей когда-то обоим любовникам; на ней г-жа де ла Бодрэ велела выгравировать «Потому что!» — великие слова, слова женщины, слова, которые могут объяснить все, даже сотворение мира.

Графиня только что кончила одеваться, собираясь в Оперу, — пятница был день ее абонемента. Она побледнела, увидав печать.

— Пусть подождут! — сказала она, пряча записку за корсаж.

У нее хватило сил скрыть свое волнение, и она попросила мать уложить детей. Потом велела просить Лусто и приняла его в будуаре, смежном с большой гостиной, при открытых дверях. После спектакля она должна была ехать на бал, и на ней было прелестное платье золотистого шелка, в гладкую и сплошь затканную цветами полосу. Вышитые короткие перчатки с кисточками оттеняли белизну ее прекрасных рук. Она блистала кружевами и всеми украшениями, которых требовала мода. Прическа в стиле Севинье придавала изысканность ее внешности. Жемчужное ожерелье на ее груди походило на пузырьки воздуха в снегу.

— Что вам угодно, сударь? — сказала графиня, протягивая ножку из-под платья и нащупывая ею бархатную подушку. — Я думала, я надеялась, что вы меня совершенно забыли…

— Сказал бы вам никогда , но вы мне не поверите, — ответил Лусто; он разгуливал по комнате, покусывая цветы, которые срывал на ходу с жардиньерок, наполнявших будуар благоуханием.

На минуту воцарилось молчание. Г-жа де ла Бодрэ, оглядев Лусто, нашла, что он одет как самый требовательный к себе денди.

— Вы одна в целом мире можете меня спасти и протянуть мне руку помощи, потому что я тону и не раз уже захлебывался!.. — проговорил он, останавливаясь перед Диной и как бы делая над собой сверхъестественное усилие. — Если вы видите меня здесь, то только потому, что дела мои из рук вон плохи.

— Довольно! — сказала она. — Я вас понимаю.

Последовала новая пауза, во время которой Лусто отвернулся, вынул платок и, казалось, вытер слезу.

— Что вам нужно, Этьен? — спросила она с материнской нежностью в голосе. — Сейчас мы с вами старые товарищи, говорите со мной, как вы говорили бы… с Бисиу…

— Чтобы не дать моей обстановке перекочевать завтра в аукционный зал, — тысячу восемьсот франков! Чтобы вернуть долги друзьям, — столько же! Домовладельцу, которого вы знаете, — за три срока… «Тетка» требует пятьсот франков…

— А вам, на жизнь?

— О, на это у меня есть перо!..

— Оно так тяжело ворочается, хоть это и не заметно, когда вас читаешь… — сказала она, тонко улыбнувшись. — У меня нет нужной вам суммы… Приходите завтра в восемь часов, пристав подождет и до девяти, особенно, если вы приведете его сюда за деньгами.

Она понимала необходимость выпроводить Лусто, который делал вид, будто он не в силах на нее смотреть; но в то же время чувствовала такое сострадание, что готова была рассечь все гордиевы узлы, завязанные обществом.

— Спасибо! — сказала она, поднимаясь и протягивая руку Лусто. — Ваше доверие мне так дорого… О! Давно уже у меня не было так отрадно на сердце.

Лусто взял ее руку и нежно прижал к груди.

— Капля воды в пустыне и… от руки ангела!.. Господь все устраивает на благо!

Сказано это было полушутливым, полурастроганным тоном; но, можете поверить, — это было так же прекрасно, как игра на театре, как игра Тальма в его великолепной роли Лейстера, [69] …игра Тальма в его великолепной роли Лейстера. Лейстер — действующее лицо трагедии драматурга Лебрена «Мария Стюарт». Я. Лесюк где все держится на нюансах такого рода. Сквозь плотное сукно рука Дины чувствовала, как бьется сердце Лусто; оно билось от радости, ибо журналист ускользал от ястребиных когтей правосудия, но оно билось также и от весьма понятного волнения, вызванного в нем Диной, которой богатство, казалось, возвратило молодость и свежесть. Г-жа де ла Бодрэ, украдкой разглядывая Этьена, заметила вдруг в его лице отсвет всех радостей любви, воскресших для нее в этом трепещущем сердце; она попыталась, один только раз, глубоко заглянуть в глаза того, кого так любила, но жаркая кровь хлынула по ее жилам и бросилась ей в голову. И снова, как на набережной Кона, двое любовников обменялись тем жгучим взглядом, который когда-то дал смелость Лусто измять кисейное платье. Журналист привлек к себе Дину за талию, она подалась, и две щеки соприкоснулись.