Оноре Бальзак - Прощенный Мельмот

— Что с тобой? — в ужасе вскричала его возлюбленная.

Кассир преобразился. Красноватый цвет лица сменился той же странной бледностью, которая придавала чужеземцу зловещий и холодный вид. Глаза метали мрачный пламень, причинявший боль невыносимым своим блеском. Уже не добродушие, а деспотизм и гордость сквозили в его облике. Куртизанка заметила, что Кастанье стал худее, лоб его казался ей величественно ужасным, от драгуна исходило то страшное влияние, которое подавляло других, как тяжкая атмосфера. С минуту Акилина ощущала какую-то стесненность.

— Что сейчас произошло между тобой и этим дьявольским человеком? — спросила она.

— Я продал ему свою душу. Чувствую, что я уже не тот. Он взял себе мое бытие, а свое отдал мне.

— Как это?

— Тебе ничего не понять… А! он был прав, этот демон, — холодно продолжал Кастанье. — Я вижу все и все знаю. Ты меня обманывала!

От таких слов Акилина оцепенела. Кастанье зажег свечу и пошел в гардеробную. Несчастная девушка последовала за ним, и как же велико было ее изумление, когда Кастанье, раздвинув платья на вешалке, обнаружил сержанта!

— Выходите, милый мой, — сказал он и, взяв Леона за пуговицу сюртука, повел его за собой в спальню.

Растерявшись, побледневшая пьемонтка бросилась в кресло. Кастанье уселся на диванчике у камина, предоставив любовнику Акилины стоять перед ним.

— Вы бывший военный, — сказал Леон, — я готов дать вам удовлетворение.

— Как вы глупы, — сухо ответил Кастанье. — Мне нет нужды в дуэли, кого хочу, я убью взглядом. Дитя, я расскажу вам вашу историю. К чему мне вас убивать? У вас на шее я вижу красную полосу. Вас ждет гильотина. Да, вы умрете на Гревской площади. Вы — достояние палача, ничто не может вас спасти. Вы принимаете участие в венте карбонариев. [4] Карбонарии — тайная политическая организация в Италии в первой трети XIX в., ставившая целью своей деятельности национальную независимость Италии; во Франции карбонарии в 20-30-е годы XIX в. вели бо рьбу за свержение реставрированной династии Бурбонов. Вы участвуете в заговоре против правительства.

— Об этом ты мне не говорил! — крикнула пьемонтка Леону.

— Так, значит, вы не знаете, — продолжал кассир, — что министерство нынче утром решило принять меры против вашего сообщества? Генеральный прокурор получил ваши списки. Предатели на вас донесли. В настоящий момент собираются материалы для обвинительного акта.

— Так это ты его предал? — сказала Акилина, взревев как львица, и поднялась, готовая растерзать Кастанье.

— Ты слишком хорошо меня знаешь, чтобы этому поверить, — ответил Кастанье с хладнокровием, заставившим оцепенеть его возлюбленную.

— Как же ты об этом узнал?

— До того как я вошел в гостиную, я ничего не знал, но теперь я все вижу, все знаю, все могу.

Сержант остолбенел.

— Тогда спаси его, мой друг! — воскликнула Акилина, бросаясь перед Кастанье на колени. — Спасите его, раз вы все можете сделать! Я буду вас любить, обожать, не любовницей, но рабой буду я. Самым разнузданным прихотям вашим я буду покорна… будешь делать со мной, что захочешь. Да, больше чем любовь к вам я обрету в себе; то будет дочерняя покорность и вместе с тем… Но… пойми же, Родольф! Словом, какие бы страсти ни владели мной, я всегда буду твоей! Какими еще словами можно тебя растрогать?.. Я изобрету наслаждения… я… Боже мой! Чего бы ты от меня ни потребовал, хотя бы выброситься в окно, тебе достаточно будет напомнить: Леон! и я ринусь в ад, готова буду претерпеть всяческие мучения, всяческие болезни, всяческие горести, все, что ты мне прикажешь.

Кастанье оставался невозмутимым. В ответ он лишь указал на Леона, произнеся с адским хохотом:

— Его ждет гильотина.

— Нет, он отсюда не уйдет, я его спасу! — воскликнула она. — Да, я убью того, кто к нему прикоснется! Почему ты не хочешь его спасти? — кричала она звенящим голосом; глаза ее пылали, волосы растрепались. — Ты можешь это сделать?

— Я все могу.

— Почему же ты не спасешь его?

— Почему? — крикнул Кастанье, и от его голоса задрожал пол. — Я мщу! Злые дела — это мое ремесло.

— Как? Он умрет? — восклицала Акилина. — Умрет мой возлюбленный? Возможно ли?

Она бросилась к комоду, схватила лежавший в корзинке стилет и подошла к Кастанье, который только рассмеялся.

— Ты отлично знаешь, что сталь меня не берет… Рука Акилины ослабла, как вдруг у арфы слабеет перерезанная струна.

— Уходите, милый друг, — сказал кассир, обращаясь к сержанту, занимайтесь своим делом.