Эмманюэль Бов - Холостяк

— Говорить откровенно — всегда трудно, будь то с другом, или посторонним. Есть вещи, которые нужно держать в себе, и когда, по той или иной причине, их открываешь, никогда не знаешь, как отреагирует собеседник. Человек, который, казалось бы, обладает требуемым снисхождением, оказывается как раз тем, кто от вас с отвращением отворачивается, а тот, о ком бы вы никогда не подумали, выслушает вас с самым глубоким пониманием. Я вас мало знаю, и если вы мой друг в повседневных отношениях, я не знаю, останетесь ли вы им в исключительных обстоятельствах. Вы несколько раз приходили ко мне. Вам не доставляет неудовольствия общество моей жены. Мы, в свою очередь, тоже иногда навещаем вас. Те ли это отношения, которые позволяют мне обращаться к вам, как к настоящему другу, спрашиваю я вас?

Эта речь бесконечно понравилась Гиттару. Как мы уже говорили, это был человек, ведущий жизнь монотонную, лишенную радостей и тревог. В подобной ситуации, ему льстило обращение к его непосредственному участию; и если он чего-то опасался, то лишь того, чтобы продолжение не разочаровало его своей пустячностью. Ему было приятно проникнуть в секреты человека, тем более что бессознательно он чувствовал, что это могло пригодиться ему в отношениях с Клотильдой.

— Вы можете всецело полагаться на меня, — сказал он, пытаясь вложить в свои слова ту душевность и искренность, которых он не испытывал.

— Ну, хорошо! Друг мой, да позвольте мне вас так называть, я хотел бы вам сказать…

Он остановился: в дверях неожиданно появилась Клотильда.

— Что у вас за секреты? — сказала она, улыбаясь. — В этой темноте у вас вид двух заговорщиков.

— Мы говорим о том о сем, ничего серьезного, — ответил ее муж.

— Это действительно так, мсье Гиттар?

— Ну конечно, — ответил тот крепя сердце.

— Оставь нас еще на минутку, — попросил мсье Пенне.

— Я охотно оставлю вас, но обещайте мне оба, что сразу же, как закончите, вернетесь ко мне.

Стать невольным сообщником мсье Пенне было Гиттару глубоко неприятно. Однако он ответил то же, что и хозяин:

— Мы сейчас закончим.

Снова оставшись одни, они переглянулись.

— Меня прервала жена, — продолжил полковник. — Вы меня извините за это. Услуга, о которой я хотел вас просить, тем более деликатна, что у вас нет никаких причин принимать мою сторону. Мы оба, моя жена и я, связаны в вашем представлении, и я уверен, что вам будет неприятно скрывать от одного то, о чем вас будет просить другой.

— Действительно, — счел нужным заметить Гиттар, которого начинали тревожить все эти предисловия.

— Между тем, мы с вами оба мужчины, и это образует между нами связи, быть может, более прочные, чем те, которые вас могут соединять с моей женой.

— Действительно, — повторил Гиттар, дабы ослабить все то, что это самое слово могло выражать недружелюбного, когда он произносил его в первый раз.

— Именно как мужчина с мужчиной я и хочу с вами говорить. За те многие годы, что я провел в Сайгоне, мне случилось, не буду от вас этого скрывать, изменить своей жене. Эти города, где французов можно пересчитать по пальцам, изобилуют интригами, канканами, которые хоть как-то разнообразят их монотонную жизнь. Но никогда не хотелось мне предаться распутству, настолько сильно любил я свою жену. Между тем, под конец пребывания, я безумно увлекся женой одного из моих офицеров. Было бы слишком долгим рассказывать вам эту любовную историю. Позвольте мне вам просто сказать, что она была для меня самым дорогим на свете существом. К тому же, мы любили друг друга с равной силой. Наше счастье было безоблачным на протяжении пяти лет. Ее муж был направлен в глубину страны, а Клотильда, то ли из равнодушия, то ли по причинам более деликатным, закрывала свои глаза. Но час моего отъезда приближался. С одной стороны — мое здоровье, с другой — желание моей жены, не позволяли мне отсрочить отъезд, в утешение мне оставалась лишь надежда увидеть ее снова через семь лет, когда бы настал черед возвратиться ее мужу. Мы пообещали друг другу жить только этой встречей. Два раза в месяц мы обменивались письмами, в которых рассказывалось обо всем, что с нами происходило, о надежде снова встретиться, о нашей любви. Вот ее последнее письмо. Оно — от июня прошлого года. С тех пор я не получал от нее никаких известий. Возьмите, прочтите его.

Гиттар жестом отклонил предложение.

— Я понимаю, что вы не желаете его читать. Мне достаточно вам сказать, что его последние слова были следующие: " Я обнимаю тебя со всей силой моей любви. Я напишу тебе со следующим транспортом. Только не поддавайся искушениям Франции и не забывай меня… иначе… Твоя любимая: Андре". Это последние слова, что она мне написала. С тех пор — молчание. Застал ли ее за написанием письма муж, или он нашел мои письма, или она покончила собой с отчаяния, или с ней произошел несчастный случай? Я не знаю. И когда я узнал, что вы собираетесь ехать, я не мог удержаться, чтобы не рассказать об этой драме. Но я ни о чем вас не прошу. Только что я говорил о деликатном поручении. Я неудачно выразился. Единственное, что я хотел, это то, чтобы вы знали про эту историю и, если случай занесет вас в Сайгон, может быть, постарались выяснить причины этого молчания.