Николай Помяловский - Махилов

Вот вам сведения о любви Максима Созонтыча.

Махилов возвратился на поле уже на другой день, часов в десять вечера. Там уже блестели костры и семинаристы купались при свете их в теплой майской воде. Кругом темно, а по полю там и здесь раскиданы костры, и при свете их видно, как движутся тени по земле; слышны песни и клики, и плеск воды от ударов купающихся, и хохот, и вопли. Все сливается в какой-то странный гул, который висит над кострами. Но вот песни раздались крепче и сильнее, «ура» разносится по воздуху. При этом на другом берегу вспыхнуло высокое пламя от громадного костра, который разожгли семинаристы. Темное поле осветилось во все стороны; слышен треск сухих бревен. Огонь, вырвавшись из горящей громады, красными клоками и длинными змеями улетает к небу. Около этого костра составился танец – человек из пятидесяти. Махилов долго любовался на огонь и пляску, но сам не пошел танцовать. Ему было о чем подумать. Наконец огромный костер сгорел; оркестр и хоры замолкли; реже и реже раздается плеск реки. Мало-помалу все стихло и заснуло. Только Махилов не спит; он развел у своей палатки огонек, закурил трубку и задумался.

– Созонтыч, что ты не спишь?

– Ах, это ты, Кирюша! Не спится!

– Ты, брат, ей-ей, не сердись на меня. Напали, и сам не видал как…

– Полно тебе, Кирила Петрович. Послушай-ка, что я расскажу тебе.

– Что бы это такое? Максиму Созонтычу не терпится. Ему хочется передать кому-нибудь свою тайну, а кому же ее передать, как не Третейскому? Он умеет беречь чужие тайны. И вот теперь Махилов передает другу повесть своих любовных похождений и женатой жизни. Кирюша слушает да дивуется.

Женатый семинарист – это диво и в Ч…е.

Наконец улеглись и эти собеседники. Померк последний огонек, и на поле, в тишине глубокой ночи чуть виднеется полотно некоторых палаток.

Утро. Семинаристы купаются, пьют чай и курят махорку. На поле мирно и тихо. Пляска и песни запрещены до обеда. Часов в десять семинаристы расходятся в разные стороны, к родным и знакомым, а кто имеет кондиции, отправляются давать уроки. Певчие расходятся обыкновенно по церквам. Май замечателен семинарскими концертами, которые разучиваются задолго до рекреации.

Чикадзе и Бедучевич тоже отправляются куда-то. Послушаем, что они говорят.

– Да, да; я сам вчера слышал. Видишь, я лежу в канаве – выпил да туда и завалился, да и заснул. Вот в просонке и слышу, что разговаривают. Я навострил уши и слышу…

– Ладно, что же десять раз повторять одно и то же?

– Ну, теперь он в наших руках.

– Только смотри, начнем, так не пятиться, а то вчера все разбежались.

– В числе их и ты.

– И ты! поневоле, когда одного оставили.

– Ну, да ладно; дело в том, что Махилов в наших руках. Недавно крестил, а теперь его окрестим.

Таким образом враги Махилова узнали его тайну и решились не давать ему пощады. Что-то будет!

………………………………………………………………………

[1855]

В Ч…ой семинарии класс и занятная – одна и та же комната.