Василь Быков: Политрук Коломиец

А потом были и еще две суматошные атаки. Немцы разбили на правом фланге «максим» и зацепились за дымный от догорающих шпал конец разъезда за стрелками. Тогда тот самый Артюх с группой своих и саратовцев подобрался под огнем к стрелкам и гранатами выбил немцев с разъезда.

К вечеру как-то все помалу затихло, немцы из проса убрались. Севернее в небе вертелась самолетная карусель — «хейнкели» бомбили соседнюю станцию. Комполка с запыленным, обросшим светлой щетиной лицом обернулся к политруку с почти детской радостью в темных глазах.

— Выстояли, ага?

— Ну, — коротко ответил политрук, почему-то, однако, не разделяя его простодушной радости.

— А ты сомневался. И это… Напрасно ты — о колхозах…

— Может, и напрасно, — ответил политрук и выбрался из воронки.

С той самой минуты, как из просяной нивы исчезли немцы и умолкла беспорядочная стрельба на разъезде, в душе у политрука зашевелилось сомнение. Вчера он был почти уверен, что не переживет этого дня (да еще под таким строгим приказом), и заботился лишь о том, как выстоять. Не дать бойцам побежать, оставить разъезд. И вот не побежали и не оставили. Неожиданно для себя и он уцелел, и даже не ранен. И цел-невредим командир полка. И все же…

Действительно, зачем ему было говорить о колхозах?

Уже в глухой темноте на разъезд прискакал конный посыльный из штаба дивизии и передал устный приказ генерала отойти к станице. Памятуя другой приказ, комполка ему не поверил — затребовал письменное приказание. Тем временем, пока посланец ездил по степи, из штаба протянули провод, и комполка услышал знакомый голос комдива. Генерал действительно приказал занять новый рубеж. Получилось так, что хотя полк и выстоял, зато не выстояли соседи, и немцы охватывали дивизию в клещи. Надо было спешить, потому что и без того они потеряли время на выяснение сути приказа и его правомочность. Бойцы торопливо забросали землей шестерых убитых, взяли на руки два десятка раненых. В непроглядном мраке летней ночи колонна двинулась через степь к станице. Саратовцы уже перемешались со старыми стрелками и молча тащились все вместе, жуя на ходу сухари. Впереди колонны шел комполка и рядом — грустный, опечаленный политрук.

Он правильно предугадывал свою судьбу, радоваться было нечему. Как только полк вошел в станицу, возле садка, где вчера собиралось пополнение, их остановила группа командиров. Тут был начальник штаба дивизии, еще какие-то чины. Комполка коротко доложил о дневном бое, и начштаба похвалил полк. Но один или два командира из его штабной группы подошли ближе к притихшей колонне, и тот, что был впереди — кряжистый мужчина в форменной фуражке, — задержался возле политрука.

— Коломиец? — негромко спросил он, вглядываясь в лицо политрука.

— Я.

— Пройдемте со мной.

Коломиец все понял: это был начальник особого отдела дивизии. Тот отделил политрука от полковой колонны и повел куда-то во двор скособоченной мазанки, стена которой тускло белела за цветником.

Больше политрука Коломийца в полку не видели.

1997