Альбер Камю - Бунтующий человек. Недоразумение [сборник]

Но уже сейчас бунт, не претендуя на решение всех задач, может, по крайней мере, оказывать сопротивление. И уже сейчас на само движение истории струится полдень. Вокруг этого всепожирающего костра какое-то время мельтешат тени воинов, но затем они исчезают и приходят слепцы, которые, трогая свои веки, кричат, что это и есть история. Люди Европы, отданные во власть теням, отвернулись от незыблемого источника света. Они забывают о настоящем ради будущего, о живых жертвах ради призрачной власти, о нищете предместий ради сияющего града, о каждодневной несправедливости ради истинной земли обетованной. Они не верят в свободу личности и мечтают о странной свободе вида; они отвергают смерть в одиночестве и зовут бессмертием величайшую коллективную агонию. Они больше не верят в то, что есть, в мир и в живого человека; секрет Европы в том, что она больше не любит жизнь. Ее слепцы, как дети, поверили, что любовь к одному дню жизни может оправдать века угнетения. Вот почему они захотели стереть радость с доски мира и отложить ее на потом. Нетерпеливое желание достичь предела, отказ от двойственности собственного бытия и отчаяние от осознания себя человеком ввергли их в бесчеловечную чрезмерность. Отрицая подлинное величие жизни, они были вынуждены сделать ставку на свое совершенство. За неимением лучшего, они причислили себя к богам, и тут начались их несчастья: боги оказались с выколотыми глазами. Каляев и его братья со всего мира, напротив, отказываются от божественности, поскольку отвергают безграничную власть убивать. Они подают нам пример, выбирая единственное правило, сегодня сохраняющее свою самобытность: учиться жить и умирать и, чтобы оставаться человеком, отказаться становиться богом.

Таким образом, бунтарь, исповедуя философию полдня, отвергает божественность и делит с другими людьми общую борьбу и общую судьбу. Мы выбираем Итаку, землю верности, философию простоты и отваги, сознательную деятельность и благородство знающего человека. В царстве света нашей первой и последней любовью остается этот мир. Под одним с нами небом дышат наши братья, и справедливость жива. Тогда рождается странная радость, помогающая жить и умирать, — мы отказываемся переносить ее на потом. На страдающей земле она непобедимый плевел, горькая пища, яростный морской ветер, старая и новая заря. Вместе с ней мы пойдем в бой и переделаем душу нашего времени и той Европы, которая больше ничего не отвергнет: ни призрак Ницше, к которому Европа на протяжении двенадцати лет после его краха обращалась как к озаренному молнией образу высшего сознания и нигилизма; ни пророка суровой справедливости, который по ошибке покоится на Хайгетском кладбище среди неверующих; ни обожествленную мумию человека действия, лежащую в стеклянном гробу, — ничего из того, чем ум и энергия Европы без устали снабжала гордыню ничтожной эпохи. Все может возродиться после жертв 1905 года, но при условии нашего понимания, что эти жертвы дополняют друг друга и что все они останавливаются на границе, обозначенной солнцем. Каждый говорит каждому, что он не Бог, и здесь заканчивается романтизм. В час, когда каждый из нас должен натянуть тетиву своего лука, пересмотреть свои доказательства и завоевать в истории и вопреки истории то, что и так нам принадлежит — скудный урожай ее полей и краткую любовь этой земли, — в час, когда наконец рождается человек, мы должны оставить эпоху с ее подростковыми проявлениями жестокости. Лук изгибается, дерево стонет. В точке высшего напряжения сорвется в полет свободы твердая прямая стрела.

Марта

Мария

Мать

Ян

Старый слуга

«Недоразумение», бесспорно, пьеса мрачная. Она была написана в 1943 году, в окруженной и оккупированной стране, вдали от всего, что я любил. Она окрашена в цвета изгнания. Но я не считаю, что она внушает безнадежность. У несчастья всего одно средство перебороть самое себя, и это средство — трагизм. «Трагизм, — говорит Лоуренс, — должен быть чем-то вроде хорошего пинка под зад несчастью». «Недоразумение», построенное на современном материале, подхватывает древнюю тему рока. Удалась ли такая перестановка — судить публике. Но, прочтя эту трагедию, было бы неверно делать вывод, что она учит смириться с судьбой. Пьеса зовет к бунту, а кроме того, может преподать урок искренности. Если человек стремится к признанию, ему нужно просто признаться, кто он такой. А если он хранит молчание или лжет, ему суждено умирать в одиночку, и тогда все вокруг него обречено на несчастье. Если же он говорит правду, ему, безусловно, тоже приходится умирать, но лишь после того, как он помог жить другим и самому себе.