Габриэле д'Аннунцио - Торжество смерти

Ипполиты не было дома — она была с Еленой в церкви. Джиорджио спустился и сказал хозяевам:

— Я пойду поглядеть!..

— Зачем ты будешь расстраивать свое сердце? — спросила Кандия.

Но он торопливо пошел по дорожке, спустился по тропинке на берег и, подойдя к группе людей, спросил запыхавшимся голосом:

— Что случилось?

Столпившиеся крестьяне расступались и приветствовали его. Один спокойно ответил:

— Ребенок утонул.

Другой, одетый в полотняную одежду и производивший впечатление хранителя трупа, наклонился и откинул простыню.

Маленькое безжизненное тело лежало прямо на твердых камнях. Это был ребенок лет восьми-девяти, белокурый, нежный, худой. Под головой лежало в виде подушки его жалкое свернутое платье: рубашка, голубые штаны, красивый пояс, мягкая фетровая шляпа. Лицо его было бледно и синевато, нос плоский, лоб сильно выдавался вперед, ресницы длинные, рот полуоткрыт. Между толстыми фиолетовыми губами виднелись белые редко расставленные зубы. Шея была тонка и нежна, как увядший стебелек, и вся в мелких морщинах. Сочленения рук были слабы, и сами руки были худы и покрыты волосами, напоминающими нежный пушок только что вылупившихся из яйца птиц. Ребра ясно вырисовывались под кожей; темная линия проходила по середине груди. Пупок торчал, как узел. Немного вспухшие ноги были желты, как руки, а маленькие руки с белыми ногтями, начинавшими синеть, были покрыты мозолями. На левой руке, на бедрах, на коленях и ниже на ногах выступали красные пятна. Все подробности этого несчастного неподвижного тела приобретали в глазах Джиорджио необычайное значение. Смерть навсегда наложила на них свою печать.

— Как он утонул? Где? — спросил Джиорджио тихим голосом.

Человек, одетый в полотняную одежду, с некоторым нетерпением рассказал ему, как это случилось; по-видимому, ему пришлось уже много раз повторять свой рассказ. У него было квадратное лицо с щетинистыми бровями, огромным ртом и жестоким животным выражением.

— Ребенок отвел овец в хлев, захватил с собой завтрак и пошел купаться с товарищем. Только он успел войти в воду, как упал и захлебнулся. На крики товарища кто-то прибежал сверху и вытащил его из воды полумертвым, замочив себе ноги до колен. Он опрокинул ребенка головою вниз, чтобы заставить его отрыгнуть воду, тряс его, но все было напрасно.

Чтобы указать, до каких пор несчастный мальчик вошел в воду, рассказчик взял камень и бросил его в море.

— До тех пор! Вон, на три шага от берега!

Море тихо и спокойно дышало у изголовья маленького мертвеца, но солнце сильно жгло камни, и что-то безжалостное падало на бледный труп с этого огненного неба и этих жестоких свидетелей.

— Почему вы не отнесете его куда-нибудь в тень или в ближайший дом на кровать? — сказал Джиорджио.

— Его нельзя переносить, — нравоучительно сказал хранитель. — Его нельзя переносить, пока не приедут судебные власти.

— Так отнесите его, по крайней мере, тут же в тень! Но хранитель упорно повторял:

— Его нельзя переносить.

Ничего не могло быть печальнее этого хрупкого бескровного создания, распростертого на камнях под взглядами бесстрастного животного, повторявшего свой рассказ все в одних выражениях и делавшего все один и тот же жест, бросая камень в воду.

— Вон, до тех пор!

Присутствующие с удивлением глядели на приезжего, на гостя Кандии. Они все увеличивались в числе. Некоторые сидели на усаженной акациями насыпи, другие на голых скалах.

Вдруг чей-то голос крикнул с высоты:

— Вот она!

Другие голоса присоединились к первому:

— Мать! Мать!

Все повернулись в ту сторону, откуда она должна была появиться. Некоторые сошли с насыпи и со скал. Все замолкли в ожидании. Хранитель тела покрыл труп простыней. Наступила тишина. Море слегка волновалось; в акациях шелестел легкий ветерок.

И вдруг в тишине послышались крики приближающейся матери.

Она шла вдоль берега по солнцепеку. На ней было надето вдовье платье. Она шла, сгорбившись, шаталась и кричала:

— Сын мой! Сын мой!

Она поднимала руки к небу и хлопала себя ими по бедрам.

— Сын мой!

Один из ее старших сыновей с повязанной красным платком шеей из-за какой-то болячки бежал за ней как сумасшедший, вытирая рукой слезы.

Она шла вдоль берега, сгорбившись, хлопая себя по коленям и направляясь к простыне. Из ее уст неслись нечеловеческие вопли, похожие на вой дикой собаки. Чем ближе она подходила, тем ниже она наклонялась к земле и, дойдя до трупа, со стоном бросилась на простыню.