Льюис Синклер - Элмер Гентри

Прочувствованно и многократно пожав руку Джиму и Элмеру, ректор движением бровей удалил из комнаты хозяйку и заговорил. Его гортанный голос опытного проповедника, нутряной, с растянутым "л" и раскатистым "р" - глубочайший, бухающий, как у филина, и вместе с тем елейно-проникновенный, как нельзя более подходил к этому храму, созданному им из этой обыкновенной комнаты лишь тем одним, что он в ней находился. Голос, полный укора джимам леффертсам, столь несерьезным и непочтительным, столь ребячески-циничным. Голос, напоминающий собою нечто среднее между вечерним колокольным звоном и утренним криком осла.

- Да, брат Элмер, вы совершили замечательный поступок. Какое редкостное мужество вы проявили! Такой большой и сильный человек, гладиатор - и не побоялся выказать такое смирение! Прекрасный пример, достойный подражания - прррекраснейший пример! Так будем же ковать железо, пока горячо! Сегодня вечером вам предстоит сказать речь на специальном собрании ХАМЛ, дабы закрепить успех, которого мы добились во время нашей поистине знаменательной Недели Молитвы.

- Ох, нет, что вы, господин ректор! - простонал Элмер. - Я не могу.

- Нужно, брат мой… Нужно! Уже и объявление готово. Выйдете на улицу через час - сами сможете полюбоваться на афиши. Будут расклеены по всему городу.

- Но я же не умею говорить речи!

- Господь вложит вам слова в уста - была бы только ваша добрая воля. Я сам зайду за вами без четверти семь. Да благословит вас бог!

И он удалился.

Элмер был окончательно испуган и подавлен - и готов лопнуть от восторга; после того как какой-то студентишка Джим Леффертс столько часов подряд измывался над ним, как над последним болваном, втаптывал его, можно сказать, в грязь, такая персона, как ректор Тервиллингер-колледжа, прижал его к своей накрахмаленной груди как собрата-апостола.

Пока Элмер набирался решимости сделать то, что он уже, собственно, решил сделать, Джим снова заполз под одеяло, отпустив несколько негромких, но убийственных замечаний по адресу господа бога.

А Элмер пошел взглянуть на афиши. Его имя было набрано восхитительно крупным шрифтом!… Во второй половине дня, после занятий, на которых все поглядывали на него с уважением, Элмер битый час просидел, пытаясь подготовить выступление на совместном собрании ХАМЛ и примыкающей к ней женской организации. Джим спал, храпя, как разъяренный леопард.

На занятиях по ораторскому искусству, имевшие целью подготовку конгрессменов, епископов и коммивояжеров, Элмеру случалось выступать с речами на такие темы, как Система Налогов, Роль Небесного Провидения в Истории Человечества, Собака - Друг Человека и Величие Американской Конституции. Однако эти ежемесячные выступления давались ему сравнительно легко: если он и крал все мысли и даже почти все формулировки из энциклопедии, то это никого особенно не трогало. Подготовка к этим речам сводилась у него главным образом к тому, чтобы основательно прополоскать специальной микстурой горло, осипшее от постоянного и строжайше запрещенного курения. Эти занятия и не научили его ничему, кроме умения владеть своим бархатным голосом. Да и с какой стати было пытаться пленить своим красноречием какую-то горсточку студентов-однокашников и преподавателя - проповедника светского звания, бывшего податного чиновника из штата Оклахома! А потому по классу ораторского искусства Элмер шел кое-как: не так, чтобы из рук вон плохо, но и не так, чтобы хоть в чем-то отличиться.

И вот теперь, отчаянно потея от натуги, он все-таки сообразил, что от него ждут каких-то самостоятельных мыслей, что ему надлежит выразить в словах те стремления, которые отличают его, Элмера Гентри, от всякого другого человека, связно изложить собственные убеждения, и что теперь на одних воплях "аллилуйя" ему уже не выехать.

Он старался припомнить слышанные им ранее проповеди, речи. Но вот беда: все эти проповедники были так глубоко убеждены в своем духовном превосходстве, так превосходно вооружены тяжеловесными изречениями! А ведь он-то вовсе не уверен сейчас, действительно ли его призвание - быть проповедником, который призван нести людям свет, озаривший его, или он всего-навсего грешник…

Да! Грешник - и только! И навсегда! Будь он проклят, если отступится от старины Джима! Нет уж, дудки. Или предаст Джуаниту… Сколько она от него натерпелась! Явится к ней иной раз пьяный в стельку, грубый, наглый, а она только поддразнит его, и все… А как она обнимала его!… Как умела вовремя выставить за дверь эту надоедливую Неллину тетку! Подмигнет ему, а сама наплетет тетушке, что в голову придет, да и выпроводит куда-нибудь в лавочку за продуктами… Эх, если бы только Джуанита была рядом! Вот кто подсказал бы ему, как поступить! Уж она бы ему посоветовала! То ли послать ректора и христианскую молодежь к чертям собачьим, то ли воспользоваться случаем и доказать Эдди Фислингеру и всем этим зазнайкам из ХАМЛ, что и он не такой уж болван… Э, нет, постойте! Не сам ли ректор сказал, что он, Элмер, и есть главная шишка? Ведь и собрание-то собирают из-за него. Ректор Кворлс - и Джуанита! Ну нет! Обоих ему не сохранить. А ректор-то: пожаловал собственной персоной…