Франц Кафка - 1913 Созерцание (сборник)

И, в конце концов, разве не может быть так, что мы устали? Не хватили ли мы чересчур вина? Мы рады, что не видим больше и второго.

Перевод А. Тарасова

Я стою на площадке трамвайного вагона, и у меня нет никакой уверенности насчет моего положения в этом мире, в этом городе, в своей семье. Даже приблизительно я не мог бы сказать, какие притязания вправе я на что-либо предъявить. Я никак не могу оправдать того, что стою на этой площадке, держусь за эту петлю, еду в этом вагоне, что люди сторонятся, пропуская вагон, или замедляют шаг, или останавливаются перед витринами... Никто этого от меня и не требует, но это безразлично.

Вагон приближается к остановке, девушка подходит к ступенькам, готовясь выйти. Она предстает передо мной так отчетливо, словно я ощупал ее. Она в черном, складки юбки почти неподвижны, блузка в обтяжку, с воротничком из белого густого кружева, левую руку она прижала ладонью к стене, зонтик в правой стоит на второй сверху ступеньке. Лицо у нее смуглое, кончик носа, по бокам слегка вдавленного, округл и широк. У нее обильные каштановые волосы, чуть растрепавшиеся на правом виске. Маленькое ухо почти притерто, но мне, поскольку я стою близко, видна вся тыльная сторона правой раковины и тень у самой ложбинки.

Я спросил себя тогда: как это получается, что она не дивится себе, что она не раскрывает рта и ничего такого не говорит?

Перевод C. Апта

Когда я вижу на красивых девушках красивые платья с пышными складками, рюшами и всяческой отделкой, мне часто приходит на ум, что платья не долго сохранят свой вид: складки сомнутся и их уже не разгладить, отделка запылится и ее уже не очистить, и ни одна женщина не захочет изо дня в день с утра до вечера носить то же самое роскошное платье, ибо она побоится показаться жалкой и смешной.

Однако я вижу красивых девушек с хрупкими изящными фигурками, с очаровательными личиками, гладкой кожей и пышными волосами, которые изо дня в день появляются в той же самой данной им от природы маске и, подперев то же самое личико теми же самыми ладонями, любуются на свое отражение в зеркале.

Только иногда, когда они поздно вечером вернутся с бала и взглянут в зеркало, им вдруг покажется, что на них смотрит потрепанное, одутловатое, запыленное лицо, всеми уже виденное и перевиденное и порядком поизносившееся.

Перевод И.Татариновой

Когда я встречаю красивую девушку и прошу ее: «Будь добра, пойди со мной», – а она молча проходит мимо, она хочет этим сказать:

«Ты не герцог с громким именем, не широкий американец с телосложением индейца, с горизонтально-спокойными глазами, с кожей, овеянной воздухом лугов и бегущих через них рек, ты не путешествовал к большим озерам и по ним, которые находятся сама не знаю где. Вот и спрашивается, зачем мне, красивой девушке, идти с тобой?»

«Ты забываешь, тебя не мчат сквозь улицы, плавно качаясь, автомобили; я не вижу, чтобы за тобой правильным полукругом следовали, бормоча благословения тебе, затянутые в костюмы господа из твоей свиты; твои груди хорошо упрятаны в корсаж, но твои ляжки и бедра вознаграждают себя за эту воздержанность; ты носишь платье из тафты с плиссировкой, как то прошлой осенью доставляло удовольствие решительно всем нам, и все-таки ты улыбаешься – иногда, – нося на теле эту опасность для жизни».

«Да, мы оба правы и, чтобы нам неопровержимо не осознать это, пойдем лучше по домам врозь».

Перевод C. Апта

Ничто, если вдуматься, не может соблазнить быть первым на скачках.

Слава, что ты признан лучшим наездником страны, радует при первых звуках оркестра слишком уж сильно, чтобы избежать раскаянья на следующее утро.

Зависть противников, людей хитрых и довольно влиятельных, не может не причинить нам боль в узком проезде, который мы проскакиваем теперь после той равнины, что вскоре оказалась перед нами пуста, когда и несколько обойденных соперников ничтожно метнулись за горизонт.

Многие наши друзья спешат получить выигрыш и лишь через плечо кричат нам «ура» от отдаленных окошек касс; а самые лучшие друзья и вовсе не ставили на нашу лошадь, боясь в случае проигрыша разозлиться на нас, и теперь, поскольку наша лошадь пришла первой и они ничего не выиграли, отворачиваются, когда мы проезжаем мимо, и предпочитают оглядывать трибуны.

Конкуренты сзади, твердо держась в седле, стараются осмыслить неудачу, постигшую их, и обиду, которая им как-никак наносится; они принимают бодрый, словно начнется новая скачка, и серьезный вид после этой детской игры.