Максим Горький - Жизнь Клима Самгина (Сорок лет). Повесть. Часть первая

Но уже весною Клим заметил, что Ксаверий Ржига, инспектор и преподаватель древних языков, а за ним и некоторые учителя стали смотреть на него более мягко. Это случилось после того, как во время большой перемены кто-то бросил дважды камнями в окно кабинета инспектора, разбил стекла и сломал некий редкий цветок на подоконнике. Виновного усердно искали и не могли найти.

На четвертый день Клим спросил всезнающего Дронова: кто разбил стекло?

– А тебе зачем? – недоверчиво осведомился Дронов. Они стояли на повороте коридора, за углом его, и Клим вдруг увидал медленно ползущую по белой стене тень рогатой головы инспектора. Дронов стоял спиною к тени.

– Не знаешь? – стал дразнить Клим товарища. – А хвастаешься: я все знаю. – Тень прекратила свое движение.

– Конечно – знаю: Иноков, – вполголоса сказал Дронов, когда Клим достаточно раздразнил его.

– Ему надо честно сознаться в этом, а то из-за него терпят другие, – поучительно сказал Клим.

Дронов посмотрел на него, мигнул и, плюнув на пол, сказал:

– Сознается – исключат.

Нетерпеливо задребезжал звонок, приглашая в классы.

А на другой день, идя домой, Дронов сообщил Климу:

– Знаешь, кто-то выдал его.

– Кого? – спросил Клим.

– Кого, кого, – что ты гогочешь? Инокова.

– Ах, я забыл.

– Сейчас же после перемены вчера его и схапали. Выгонят. Узнать бы, кто донес, сволочь.

Клим действительно забыл свою беседу с Дроновым, а теперь, поняв, что это он выдал Инокова, испуганно задумался: почему он сделал это? И, подумав, решил, что карикатурная тень головы инспектора возбудила в нем, Климе, внезапное желание сделать неприятность хвастливому Дронову.

– Это ты виноват, ты болтал, – сердито сказал он.

– Когда это я болтал? – огрызнулся Дронов.

– А в перемену, мне?

– Так ведь не ты выдал? У тебя и времени не было для этого. Инокова-то сейчас же из класса позвали.

Они остановились друг против друга, как петухи, готовые подраться. Но Клим почувствовал, что ссориться с Дроновым не следует.

– Может быть, подслушали нас, – миролюбиво сказал он, и так же миролюбиво ответил Дронов:

– Никого не было. Это какой-нибудь одноклассник Инокова донес...

Пошли молча. Чувствуя вину свою, Клим подумал, как исправить ее, но, ничего не придумав, укрепился в желании сделать Дронову неприятное.

Весною мать перестала мучить Клима уроками музыки и усердно начала играть сама. По вечерам к ней приходил со скрипкой краснолицый, лысый адвокат Маков, невеселый человек в темных очках; затем приехал на трескучей пролетке Ксаверий Ржига с виолончелью, тощий, кривоногий, с глазами совы на костлявом, бритом лице, над его желтыми висками возвышались, как рога, два серых вихра. Когда он играл, язык его почему-то высовывался и лежал на дряблой бритой губе, открывая в верх- . ней челюсти два золотых зуба. А говорил он высоким голосом дьячка, всегда что-то особенно памятное и так, что нельзя было понять, серьезно говорит он или шутит.

– Скажу, что ученики были бы весьма лучше, если б не имели они живых родителей. Говорю так затем, что сироты – покорны, – изрекал он, подняв указательный палец на уровень синеватого носа. О Климе он сказал, положив сухую руку на голову его и обращаясь к Вере Петровне:

– В сыне вашем рыцарско, честно сердце, это – так!

А самого Клима поучал:

– Дабы познать науки, следует наблюдать, сопоставлять, и тогда мы обнажаем сердцевину сущего.

Наблюдать Клим умел. Он считал необходимым искать в товарищах недостатки; он даже беспокоился, не находя их, но беспокоиться приходилось редко, у него выработалась точная мера: все, что ему не нравилось или возбуждало чувство зависти, – все это было плохо. Он уже научился не только зорко подмечать в людях смешное и глупое, но искусно умел подчеркнуть недостатки одного в глазах другого. Когда приехали на каникулы Борис Варавка и Туробоев, Клим прежде всех заметил, что Борис, должно быть, сделал что-то очень дурное и боится, как бы об этом не узнали. Он похудел, под глазами его легли синеватые тени, взгляд стал рассеянным, беспокойным. Так же, как раньше, неутомимый в играх, изобретательный в шалостях, он слишком легко раздражался, на рябом лице его вспыхивали мелкие, красные пятна, глаза сверкали задорно и злобно, а улыбаясь, он так обнажал зубы, точно хотел укусить. В азартной, неугомонной беготне его Клим почувствовал что-то опасное и стал уклоняться от игр с ним. Он заметил также, что Игорь и Лидия знают тайну Бориса, они трое часто прячутся по углам, озабоченно перешептываясь.