Максим Горький - Жизнь Клима Самгина (Сорок лет). Повесть. Часть первая

– Глафира! Я же тебя просил: не мочи сычуги в горячей воде. Пользы от этого – нет, только вонь.

А когда Самгин, идя к двери, поравнялся с ним, он, ухватив его за рукав, сказал насмешливо:

– Вот, господин, сестра моя фабрикует пищу для бедных, – ароматная пища, а? То-то. Между тем, в трактире Тестова...

– Извините, мне пора, – прервал его Клим. Вынырнув в крепкий холод улицы, он вздохнул так глубоко, как только мог; закружилась голова, и позеленело в глазах. Приземистые, старенькие домики и сугробы снега, пустынное небо над ними и ледяная луна – все на минуту показалось зелененьким, покрытым плесенью, гнилым. Самгин торопливо шагал и встряхивался, чтоб отогнать от себя тошнотворный запах испорченного мяса. Было еще не поздно, только что кончилась всенощная. Клим решил зайти к Лидии, рассказать ей обо всем, что он видел и слышал, заразить ее своим возмущением. Она должна знать, в какой среде живет Диомидов, должна понять, что знакомство с ним не безопасно для нее. Но, когда он, сидя в ее комнате, начал иронически и брезгливо излагать свои впечатления, – девушка несколько удивленно прервала его речь:

– Но ведь я знаю все это, я была там. Мне кажется, я говорила тебе, что была у Якова. Диомидов там и живет с ним, наверху. Помнишь: «А плоть кричит – зачем живу?»

Сгибая и разгибая шпильку, она задумчиво продолжала:

– Конечно, все это очень примитивно, противоречиво. Но ведь это, по-моему, эхо тех противоречий, которые ты наблюдаешь здесь. И, кажется, везде одно и то же.

Сломав шпильку, она тихонько добавила:

– Вверху – кричат, внизу – слышат и толкуют по-своему. Не совсем понятно, чем ты возмущаешься.

Но ее спокойный тон значительно охладил возмущение Клима.

– А я не могу понять, чем ты увлекаешься в Диомидове, – пробормотал он.

Лидия взглянула на него, сдвинув брови.

– Он мне нравится.

Клим замолчал, прислушиваясь, ожидая, когда в нем заговорит ревность.

– Иногда я жалею, что он старше меня на два года; мне хочется, чтоб он был моложе на пять. Не знаю, почему это.

– Ты – видишь, я все молчу, – слышал он задумчивый и ровный голос. – Мне кажется, что, если б я говорила, как думаю, это было бы... ужасно! И смешно. Меня выгнали бы. Наверное – выгнали бы. С Диомидовым я могу говорить обо всем, как хочу.

– А – со мной? – спросил Клим. Лидия вздохнула, закрыла глаза:

– Ты – умный, но – чего-то не понимаешь. Непонимающие нравятся мне больше понимающих, но ты... У тебя это не так. Ты хорошо критикуешь, но это стало твоим ремеслом. С тобою – скучно. Я думаю, что и тебе тоже скоро станет скучно.

Ревность не являлась, но Самгин почувствовал, что в нем исчезает робость пред Лидией, ощущение зависимости от нее. Солидно, тоном старшего, он заговорил:

– Вполне понятно, что тебе пора любить, но любовь – чувство реальное, а ты ведь выдумала этого парня.

– У тебя характер учителя, – сказала Лидия с явной досадой и даже с насмешкой, как послышалось Самгину. – Когда ты говоришь: я тебя люблю, это выходит так, как будто ты сказал: я люблю тебя учить.

– Вот как, – пробормотал Клим, насильно усмехаясь. – А мне кажется, что ты хочешь думать, будто можешь относиться к Диомидову, как учительница.

Лидия промолчала. Самгин посидел еще несколько минут и, сухо простясь, ушел. Он был взволнован, но подумал, что, может быть, ему было бы приятнее, если б он мог почувствовать себя взволнованным более сильно.

Дома на столе Клим нашел толстое письмо без марок, без адреса, с краткой на конверте надписью: «К. И. Самгину». Это брат Дмитрий извещал, что его перевели в Устюг, и просил прислать книг. Письмо было кратко и сухо, а список книг длинен и написан со скучной точностью, с подробными титулами, указанием издателей, годов и мест изданий; большинство книг на немецком языке.

«Счетовод», – неприязненно подумал Клим. Взглянув в зеркало, он тотчас погасил усмешку на своем лице. Затем нашел, что лицо унылое и похудело. Выпив стакан молока, он аккуратно разделся, лег в постель и вдруг почувствовал, что ему жалко себя. Пред глазами встала фигура «лепообразного» отрока, память подсказывала его неумелые речи.

«У меня – другое чувство».

«Может быть, и я обладаю «другим чувством», – подумал Самгин, пытаясь утешить себя. – Я – не романтик, – продолжал он, смутно чувствуя, что где-то близко тропа утешения. – Глупо обижаться на девушку за то, что она не оценила моей любви. Она нашла плохого героя для своего романа. Ничего хорошего он ей не даст. Вполне возможно, что она будет жестоко наказана за свое увлечение, и тогда я...»