Максим Горький - Жизнь Клима Самгина (Сорок лет). Повесть. Часть третья

Около нее появился мистер Лионель Крэйтон, человек неопределенного возраста, но как будто не старше сорока лет, крепкий, стройный, краснощекий; густые, волнистые волосы на высоколобом черепе серого цвета – точно обесцвечены перекисью водорода, глаза тоже серые и смотрят на все так напряженно, как это свойственно людям слабого зрения, когда они не решаются надеть очки. Глаза – мягкие, улыбался он охотно, любезно, обнажая ровные, желтоватые зубы, – от этой зубастой улыбки его бритое, приятное лицо становилось еще приятней. Знакомя его с Климом, Марина сказала:

– Инженер, геолог, в Канаде был, духоборов наших видел.

– О, да! – подтвердил Крэйтон. – Люди очень – как это? – крепостные?..

– Крепкие? – подсказал Самгин.

– Да, спасибо! Но молодые – уже американцы. По-русски он говорил не торопясь, проглатывая одни слога, выпевая другие, – чувствовалось, что он честно старается говорить правильно. Почти все фразы он облекал в форму вопросов:

– Так много церквей, это всё ортодоксы? И все исключили Льва Толстого? Изумруды на Урале добывают только французы?

Но спрашивал он мало, а больше слушал Марину, глядя на нее как-то подчеркнуто почтительно. Шагал по улицам мерным, легким шагом солдата, сунув руки в карманы черного, мохнатого пальто, носил бобровую шапку с козырьком, и глаза его смотрели из-под козырька прямо, неподвижно, не мигая. Часто посещал церковные службы и, восхищаясь пением, говорил глубоким баритоном:

– Оу! Языческо прекрасно, – правда? Так же восхищал его мороз:

– Это делает меня таким, – говорил он, показывая крепко сжатый кулак.

Было в нем что-то устойчиво скучное, упрямое. Каждый раз, бывая у Марины, Самгин встречал его там, и это было не очень приятно, к тому же Самгин замечал, что англичанин выспрашивает его, точно доктор – больного. Прожив в городе недели три, Крэйтон исчез.

Отвечая Самгину на вопросы о Крэйтоне, Марина сказала – неохотно и недружелюбно:

– Что я знаю о нем? Первый раз вижу, а он – косноязычен. Отец его – квакер, приятель моего супруга, помогал духоборам устраиваться в Канаде. Лионель этот, – имя-то на цветок похоже, – тоже интересуется диссидентами, сектантами, книгу хочет писать. Я не очень люблю эдаких наблюдателей, соглядатаев. Да и неясно: что его больше интересует – сектантство или золото? Вот в Сибирь поехал. По письмам он интереснее, чем в натуре.

Поговорить с нею о Безбедове Самгину не удавалось, хотя каждый раз он пытался начать беседу о нем. Да и сам Безбедов стал невидим, исчезая куда-то с утра до поздней ночи. Как-то, гуляя, Самгин зашел к Марине в магазин и застал ее у стола, пред ворохом счетов, с толстой торговой книгой на коленях.

– Деньги – люблю, а считать – не люблю, даже противно, – сердито сказала она, – Мне бы американской миллионершей быть, они, вероятно, денег не считают. Захарий у меня тоже не мастер этого дела. Придется взять какого-нибудь приказчика, старичка.

– Почему – старика? – шутливо спросил Самгин.

– Спокойнее, – ответила она, шурша бумагами. – Не ограбит. Не убьет.

– А какого дела мастер Захарий?

– Захарий-то? Да – никакого. Обыкновенный мечтатель и бродяга по трудным местам, – по трудным не на земле, а – в книгах.

Небрежно сбросив счета на диван, она оперлась локтями на стол и, сжав лицо ладонями, улыбаясь, сказала:

– Обижен на тебя Захарий, жаловался, что ты – горд, не пожелал объяснить ему чего-то в Отрадном и с мужиками тоже гордо вел себя.

Самгин, пожав плечами, ответил:

– Я – тоже не мастер по части объяснений. Самому многое неясно. А с мужиками и вообще не умею говорить. Марина перебила его речь, спросив:

– А Валентин жаловался на меня?

Самгин даже вздрогнул, почувствовав нечто подозрительное в том, что она предупредила его.

Ее глаза улыбались знакомо, но острее, чем всегда, и острота улыбки заставила его вспомнить о ее гневе на попов. Он заговорил осторожно:

– Он любит жаловаться на себя. Он вообще словоохотлив.

– Болтун, – вставила Марина. – Но поругивает и меня, да?

– Нет. Впрочем, – назвал тебя хитрой.

– Только-то?

Она тихонько и неприятно засмеялась, глядя на Самгина так, что он понял: не верит ему. Тогда, совершенно неожиданно для себя, он сказал вполголоса и протирая платком очки:

– Вечером, после пожара, он говорил... странно! Он как будто старался внушить мне, что ты устроила меня рядом с ним намеренно, по признаку некоторого сродства наших характеров и как бы в целях взаимного воспитания нашего...