Василий Быков - Карьер

Дрозденко молча с минуту вглядывался в его лицо, словно стараясь что-то отыскать на нем.

– Ты мне смотри! Я ведь тебя могу и силой. В порядке мобилизации. Но мне силой не надо. Ты же не девка. Мне чтоб добровольно. Чтоб работа была. А ты ведь мужик дельный. И умный. Ты должен понимать, как бы не было поздно. Война кончается.

– Неужто кончается? – прищурив глаза, холодно спросил Агеев.

– Все! Осталось немного, немцы окружают Москву, скоро прихлопнут. Гляди, опоздаешь.

– А я никуда не спешу.

– И напрасно. Как бы не пришлось держать ответ перед немцами после победы: чем занимался? Если что, по головке они не погладят. Они вообще по головке не гладят. Строгая нация!

– Это я знаю.

– Вот и хорошо, что знаешь. Так подумай. Больше я предлагать не стану. Сам придешь. Понял?

– Чего не понять, – уклончиво ответил Агеев.

Дрозденко резко отпрянул от стола, швырнул на пол недокуренную сигарету и обернулся.

– Ну вот. А теперь твоя главная задача – Барановская. Как только заявится, стукни. Тотчас же. Днем или ночью. Упустишь, пеняй на себя. Ею уже СД интересуется. Тут уж я тебя не прикрою.

– И чем она так заинтересовала СД? – не утерпел Агеев.

– А это не знаю. Чем-то насолила, значит. Полиция тут ни при чем.

– Что ж, понятно, – сказал Агеев, подумав про себя, что этого уж от него не дождутся. Но как бы не прозевать, успеть предупредить хозяйку сразу же, как только та вернется домой.

Как и в прежние свои визиты, Дрозденко, не прощаясь и враз оборвав разговор, шагнул к двери и выскочил во двор. Агеев с облегчением проводил его к улице, и трое полицаев, не оглядываясь, пошагали к центру местечка. Недолго постояв еще и убедившись, что опасность миновала, Агеев пошел в кладовку. Мария ждала его на чердаке, забившись за сундук с книгами, и, как только он взобрался по лестнице, бросилась навстречу. Он растроганно обнял ее за плечи, привлек к себе.

– Ну что ты! Не бойся. Я же тебя защищу...

– Я все слышала, – сказала она, вздрагивая в его объятиях, и вдруг спросила: – У тебя оружие есть?

– Оружие? Какое оружие?

– Ну пистолет или винтовка или что-нибудь еще...

– Зачем тебе?

– Ты не знаешь зачем? – она с укором взглянула на него глазами, полными слез.

– Нет, нет, – сказал он поспешно. – До этого не дойдет. Надеюсь, что не дойдет. Нам главное – протянуть время. А там...

– А что там?

– А там... Победа будет за нами.

– Ой, боюсь, не будет, Олежка! Боюсь, не будет за нами. За кем-нибудь, может, и будет, но не за нами. Как бы нам скоро не пришлось лечь в сырую земельку!..

– Ну что ты?.. Ну что ты?.. Зачем так мрачно? Ты успокойся... Еще же ничего не случилось.

По мягкой засыпке чердака он провел ее к их измятой постели, усадил на ветхонькое лоскутное одеяло. Сам опустился рядом и обнял ее все еще вздрагивающие худые плечики.

– Ну ничего, ничего. Пока мы живы и вместе, а это главное. Еще мы поборемся с ними. Еще повоюем...

Мария, молча и тихо всхлипывая, медленно успокаивалась, подчиняясь его ласковым объятиям, все теснее прижимаясь к нему, словно сообщая ему свою боль и набираясь от него решимости. И он собрал в себе все крохи этой решимости, слабой уверенности в благополучном исходе их затянувшихся испытаний, чтобы только укрепить ее силы. Сам он готов был ко всему. Но с нею все усложнялось, запутывалось, и он явственно чувствовал, что должен был утроить свои усилия и свою выдержку.

Выдался холодный слякотный день, с обеда моросил мелкий дождь, монотонно стучал по набрякшей влагою крыше. Мария дремала, тихонько лежала под кожушком на чердаке. Агеев сидел на уголке одеяла и при скудном свете из слухового окна листал пожухлые страницы «Нивы», ворох которой они принесли из сундука. В каждом номере этого густо иллюстрированного журнала была война – давняя война 1916 года, фотографии ее жертв и ее героев, генералов и царских сановников, рассказы о войне, стихи, обзоры военных действий, во всю страницу рисунки академика Самокиша – лошади, казаки с пиками, кавалерийские атаки и бегущие немцы в остроконечных, с шишаками касках. Агеев, однако, искал другое – искал что-нибудь о предателях, об изменниках того времени типа нынешних полицаев, перебежчиков, таких, как Дрозденко. Ведь почти в этих же местах тогда шли бои, и половина Беларуси была под немцем, наверное, были же и тогда немецкие прихвостни, о которых бы написала или хотя бы упомянула «Нива». Но «Нива» о них молчала, словно их и не было вовсе.

А может, и не было в самом деле?