Стефан Цвейг - Цвейг С. Собрание сочинений. Том 2

Войско короля Феодосия вынуждено было остаться на зимних квартирах в столице Аквитании. Когда измученные лошади обрели, благодаря длительному отдыху, гладкую, словно атлас, шерсть, а солдаты стали уже испытывать скуку, случилось, что начальник конницы, лангобард, по имени Герилунт, влюбился в красавицу лавочницу, продававшую в тенистом углу нижней части города специи и медовые пряники. Он был охвачен столь сильной страстью, что, не взирая на низкое происхождение красавицы и торопясь заключить ее в свои объятия, немедленно сочетался с ней браком и поселился в княжеском доме на базарной площади. Там они провели, скрываясь от людских взоров, много недель; влюбленные друг в друга, они забыли все: людей, время, короля и войну. Но пока они, поглощенные своей страстью, проводили ночи в объятиях друг друга, время не дремало. Теплый южный ветер прошел по стране; от горячего его дыхания таял лед, по легкому его следу пышным цветом распускались на лугах крокусы и фиалки. Прошла ночь, зазеленели деревья, влажными бугорками пробились на застывших ветвях почки; весна подымалась от дымящейся земли, а с нею возобновились и военные действия. Однажды ранним утром медный молот у ворот властно нарушил утренний сон влюбленных: приказ государя повелевал военачальнику вооружиться и выступать. Барабаны забили тревогу, вызывая воинов из домов, ветер звонко загудел в знаменах, и подковы оседланных хоней застучали на базарной площади. Тогда Герилунт быстро вырвался из мягко обвивших его рук зимней жены своей, ибо честолюбие и мужественное стремление к битвам пылали в нем ярче любви. Равнодушный к слезам супруги, он не разрешил ей сопровождать его, оставил ее в обширном доме и вторгся с толпой всадников в мавританские владения. В семи битвах он опрокинул врага, огненными метлами разметал сарацинские разбойничьи земли, завоевал их города и победоносно разгромил страну вплоть до морского побережья; там он нанял парусники и галеры, чтобы

переправить на родину богатую добычу. Никогда победа не была столь быстрой, сражения столь блистательными. Неудивительно, что король, желая отблагодарить смелого воина, уступил ему за небольшую дань север и юг завоеванной страны в ленное пользование и управление. Теперь Герилунт, которому седло заменяло доселе и дом и родину, мог отдохнуть спокойно; он был обеспечен до конца своих дней. Но честолюбие, возбужденное быстрой победой, требовало большего: он не хотел быть подданным и данником своего государя; ему казалось, что лишь королевский венец достоин украсить светлое чело его супруги. Он стал побуждать свое войско к возмущению против короля, подготовляя восстание. Но своевременно раскрытый заговор не удался. Потерпев поражение еще до битвы, отлученный от церкви, покинутый своими всадниками, Герилунт вынужден был скрываться в горах; там за богатую мзду крестьяне убили дубинками опального военачальника во время сна.

В тот самый час, когда слуги короля нашли на сене в амбаре еще сочащийся кровью труп непокорного и, сорвав с него платье и драгоценности, бросили, нагого, на свалку, его жена, еще не зная о гибели мужа, родила в замке на роскошном парчовом ложе двух девочек-близнецов, которых, при большом стечении народа, окрестил сам епископ, дав им имена Софья и Елена. Еще не утихли гул колоколов на церковной башне и звон серебряных бокалов на пире, когда внезапно пришла весть о восстании и гибели Герилунта, а за ней — вторая, о том, что король, следуя благому закону, требует для казны дом и имущество мятежника. Итак, красавица лавочница, еле оправившись от родов, снова была вынуждена надеть старое шерстяное платье и спуститься на гнилую улицу нижней части города; но прежней нищенке сопутствовали теперь горькое разочарование и двое малюток. Снова пришлось ей усесться на низкой деревянной табуретке у своего ларька и предлагать соседям специи и сладкие медовые пряники, нередко принимая, вместе со скудными грошами, злые издевательства. Вскоре печаль погасила блеск ее очей, преждевременная седина обесцветила волосы. Но за нужду и невзгоды вознаграждали ее живость и своеобразная прелесть сестер-близнецов, унаследовавших весь блеск материнской красоты; они были столь сходны ростом и изяществом речи, что одна казалась живым отражением прелестного образа другой. Не только чужие, но и родная мать подчас не могла отличить Елену от Софии, так велико было их сходство. И она велела Софии носить на руке полотняную тесьму, чтобы отличить ее по этому знаку от сестры. Ибо, услышав голос или увидев лицо дочери, она не знала, с каким именем обратиться к ней.