Александ Казбеги - Пастырь

Вдруг она встрепенулась, широко открыла глаза, сладко потянулась, провела рукой по лицу. Откинула назад спутавшиеся косы и тяжело вздохнула. Потом снова прислонилась к мешку и глубоко задумалась, подложив руки под голову. И вдруг она запела вполголоса:

Быть рядом с ней, прикоснуться к ней, ласкать ее – только это одно всепоглощающее желание теперь овладело Онисе. Он кинулся к двери, постучал.

Маквала замерла, прислушалась. Стук повторился еще сильнее, еще громче,

– Маквала, Маквала! – исступленно звал Онисе. Маквала подбежала к двери, схватилась за засов.

– Любимая, любимая, разве ты не слышишь меня? – колотил в дверь Онисе.

– Кто там, что тебе надо? – вся дрожа, отозвалась Маквала.

– Открой, это я, открывай скорей, если не хочешь, чтоб моя кровь обагрила тебя!

– Зачем ты пришел ночью? Не открою! – робко защищалась Маквала.

– Любимая! Дай взглянуть на тебя, дай еще раз посмотреть на тебя, а потом, клянусь богом, накормлю воронов своим телом.

И было столько неукротимой страсти, безутешной мольбы в голосе Онисе, что женщина испугалась.

– Онисе!

– О! – воскликнул Онисе, словно горячая пуля ударила ему в сердце, – открой, открой!.. Я взгляну на тебя и уйду… Уйду навсегда… Только без тебя не могу, не могу не взглянуть на тебя… Открой… Я не могу больше жить, не для жизни я больше…

Маквалу пронзил страх за Онисе. Дольше не в силах бороться с собой, она отодвинула засов, и дверь распахнулась.

Онисе, шатаясь, перешагнул порог и припал к косяку. Он похож был на умирающего: лицо бескровно, глубоко запали глаза.

Маквала словно оцепенела. Она низко склонила голову, опустила глаза, и только ее тонко очерченные ноздри слегка вздрагивали.

Казалось, не было на свете силы, способной удержать их вдали друг от друга, а теперь они стояли рядом и боялись шелохнуться, боялись вздохнуть. Онисе глядел на трепещущую Маквалу и с робостью, со страхом ждал ее приговора. Маквала не смела поднять глаз на Онисе, чувствуя пронизывающую силу его взгляда; счастье переполняло ее. Она, любящая, не столько видела, сколько чувствовала его бесконечно усталое лицо, с такой любовью, мольбой и призывом, с таким горестным отчаянием обращенное к ней.

Ей трудно было говорить. Да и что могла она сказать? Упрекать его в том, что пришел к ней? Но ведь все ее мысли, все ее душевные мольбы неизменно были обращены к нему, чтобы пришел он, чтобы хоть раз ей удостоиться встречи с любимым, хоть раз еще изведать счастье, сказать ему о своей беспредельной любви. Открыть ему всю свою душу. Слить свое сердце с сердцем единственного! Да, но ведь Бежиа сегодня рассказывал ей, что Онисе собирается жениться на другой и что он счастлив и радостен.

Маквала вздрогнула, чаша ее испытаний переполнилась, она заговорила тихо, властно.

– Зачем ты пришел? – сердце громко колотилось в груди.

– Я люблю тебя! – твердо сказал Онисе.

Наступило молчание. Волна счастья и надежды снова залила Маквалу.

– Ты меня любишь? – безотчетно спросила она, подняла на него свои лучистые глаза и тотчас же снова опустила их.

Он гордо выпрямился, подошел к ней, почувствовал – победа за ним, и лицо его озарилось.

– Маквала! Мы встретились и полюбили друг друга. Потом старались забыть друг друга… и не смогли. Не по нашей воле это случилось и не в нашей воле расстаться… Я старался, видит бог, старался удалить тебя из своего сердца, вырвать с корнем любовь к тебе, каленым железом выжечь твой образ из своей груди, но только напрасно измучил себя: весь истаял, сгорел, и вот снова пришел к тебе!..

Онисе говорил спокойно и твердо, сам веруя в то, что говорил. Слова шли из сокровеннейших глубин его души, где закалялись они, очищались в огне любви.

Женщина покорялась этой уверенной силе, его голос, слова его проникали ей в душу, она таяла, растворялась в них, безмолвно им подчинялась.

Онисе обнял ее, привлек к себе, крепко обхватил руками, заглянул ей в глаза.

– Желанная!.. – тихо, почти шепотом, говорил он. – Родная моя!.. Скажи мне… Я в последний раз пришел к тебе, скажи, куда мне деваться, что делать? Будешь ты когда-нибудь моей?! – голос его оборвался. – Нет? – спросил он одними губами.

Она замерла, притаилась, почти не дышала, как заяц, чуящий близость орлиных когтей.

– Скажи, любимая, скажи! – молил Онисе, все крепче сжимая ее в объятиях.