Эрнст Юнгер - Годы оккупации

На свадьбе Броннена [48] Броннен Арнольд (1895–1959), немецкий драматург и писатель. После Второй мировой войны принадлежал к группе экспрессионистского театрального авангарда, куда входил и Брехт. Произведения Броннена определяли анархистские, эротические, актуальные политические мотивы. Временами Броннен симпатизировал крайне правым политическим силам. доктор уже присутствовал как победоносный трибун. Все знакомые из числа левых, которых привел с собой Броннен, наперебой увивались вокруг него; словом, здесь можно было наблюдать то бесстыдство, которое сопутствует внезапной перемене власти. Мировой дух пользуется экономными средствами; для того чтобы низвергнуть это здание, не потребовалась фигура масштаба Мирабо.

На свадьбе произошел ряд примечательных и скандальных эпизодов. Она напомнила мне праздник у губернаторши, которая описана в «Бесах»; Достоевский или Светоний разжились бы там богатым материалом.

После этого я встречал доктора еще один раз, уже в качестве министра; это было на первом представлении Йостовой пьесы «Шлагетер», [49] Йост Ганс (1890–1987) — писатель и драматург, занимавший высокие посты в гитлеровской Германии. В его пьесе «Шлагетер» содержатся ошибочно приписываемые иногда Геббельсу слова: «Когда я слышу слово культура, я снимаю с предохранителя свой револьвер». премьера которой задала в обществе тон, установившийся при новой власти. «Ну, что вы теперь скажете?» — таков был его последний вопрос, обращенный ко мне. Мог бы я ответить на него сегодня? Впоследствии всегда оказывается, что ты поторопился с ответом.

Дороги по-прежнему забиты миллионами бредущих куда-то людей, на них видишь горе невообразимого переселения народов. Плоды его приходится принимать и нашему маленькому кладбищу, на нем хоронят тела детей и взрослых, которые здесь окончили свой путь. У нас гостит молоденькая женщина из Берлина; ограбленная до нитки, одетая в солдатские брюки и легкую блузочку, она бредет пешком к своей подруге. Отец пропал без вести на Кавказе, мать, сердечница, спасаясь от ужасов русского наступления, отравилась. Кажется, как она, поступает городская верхушка целых населенных пунктов Восточной Пруссии, Силезии и Померании. Беженцы видели через окна целые застолья покойников. Вызывали из гроба античность; она откликнулась.

Мы все еще не получаем почты. Только через беженцев до нас доходят кое-какие весточки. Всех родственников, всех знакомых предстоит заново отыскать, чтобы они восстали из лежащего в руинах мира.

Большое каштановое дерево украсилось свечами соцветий. Я лежал на траве и смотрел, как в его тени играют кошки, затем пошел работать в библиотеку. Каждая привычка, каждое удовольствие окружено сиянием воскрешения, все дополнено чувством благодарности.

Дом до отказа наполнен беженцами. Одни заходят, чтобы часок передохнуть, другие останавливаются переночевать, третьи — на неопределенное время. Со вчерашнего дня у нас гостят две женщины, которые бежали из Демитца перед наступающими русскими. Там, кажется, разразились все ужасы преисподней. Одна из них рассказывает, что вслед за первыми танками явилась солдатня, которая, как говорили свидетели, врывалась в дома с пистолетами в руках. И тут же по всей земле разнесся женский вопль. Несчастных изнасиловали, застрелили, покидали в одну кучу, залили бензином и сожгли. Описывая полыхание огня, рассказчица разразилась слезами. Закопав в саду орден мужа, она сумела перебраться на другой берег Эльбы и спастись бегством.

После обеда я ходил на торфяники и указал места для добычи торфа. Затем я еще сходил в Альтенский лес, в те места, доступ к которым отрезан торфяным болотом, где простирается дивное безлюдье. Сюда упала часть бомб, от которых содрогался наш дом. Он целиком мог бы поместиться в одной из гигантских воронок, которые прорезали песчаный и гумусный слои лесной почвы до каменистой основы. По старой привычке я стал разглядывать выброшенные камни и подобрал морского ежа — пятиконечное, обросшее камнем сердечко.

Какие чувства поднимаются у нас в душе, когда мы держим в руке отпечаток зверюшки, который служит свидетельством жизни, существовавшей в неведомых морях миллионы лет тому назад? Ощущение дали и одновременно идентичности. Крохотное зеркальце поблескивает перед нами из далеких глубин времени и пространства: вселенная живет. К этому добавляется ощущение некоего высшего единства с этим существом, смутное чувство, что в непротяженном мы с ним едины, и эта встреча становится подтверждением, как рифма в бесконечном стихотворении. Единство сохранялось бы и без подтверждения, когда это существо еще спало, заключенное в своем каменном ложе. Когда-нибудь мы поймем, что знали друг о друге.