Эрнст Юнгер - Годы оккупации

Если замечаешь такие вещи, то, наверное, окажется, что такая ерунда встречалась в жизни каждого. Это — клочья пены, брызги, попадающие в наш кораблик из моря Comcidentia oppositomm. [169] Совпадение противоположностей (лат.) Будучи бессмысленными сами по себе, они указывают на более широкий контекст, на глубинные связи.

В дневниках Гонкуров я наткнулся в записи от 1 марта 1887 года на имя Абеля Эрмана.(Абель Эрман — французский беллетрист рубежа веков. Фло-ранс Гульд имела литературный салон в Париже) Он принадлежал к их кругу и, вероятно, был тем самым человеком, которого я порой встречал у Флоранс Гульд на рю Малакофф. Его проза дала старику Леото повод для шутливого замечания. Когда мы встретились, ему, наверное, было уже далеко за семьдесят, а тогда шел третий десяток. Старики подобны пилонам моста, которые подпирают собой гигантские арки, перекинутые через эпохи. Они доносят до нас непосредственное знание событий прошлого, которые иначе были бы засвидетельствованы только опосредованно, через книги. Непрестанно умирают последние очевидцы, последние участники. Абель Эрман в свой черед должен был в детстве встречаться с людьми, знавшими Наполеона и Дантона, участвовавшими в битве при Ватерлоо.

В жизни существует цепочка причин и следствий; в ней нет ни единого пробела. Следствие, как происходящее после, задано причиной.

Но существует также цепочка напророченного и сбывшегося — тут пророчество, как бывшее ранее, задается сбывшимся. Связи второй цепи — глубже и проявляются в обратном временном порядке. Поэтому и впечатление от нее более значительно и пробуждает в нас волнующее ощущение тайны.

Порой мы вдруг понимаем, что какой-то поступок, встреча, сказанное слово оказались для нас пророческими. Это может бросить свет на давнее прошлое так, словно звенья бронзовой цепи вдруг покрылись позолотой. Безобразное может оказаться формой будущей отливки, страдание обернуться жертвой, а случай — необходимостью.

В великие судьбоносные часы все, что ни было когда-то, может обернуться пророческим. Облачение, в котором выступала судьба, вдруг заблистает великолепием; оно соткалось под влиянием случая. Великий полдень озаряет все бестеневым светом. Погашены долги. Пали запоры, и узники выходят на волю.

Так и смертный час обозначает ту грань, за которой наша жизнь претворяется в пророчество. Свет из иного предела, из царства свершенности, придает ей смысл. И тут в былом ярко проступает то, что было глубже причины и следствия.

В память Гарри фон Йейнзена, [170] Йеинзен Гарри фон — брат жены Юнгера Греты который вчера погиб от несчастного случая.

Вечером с братом физиком беседа о простых числах. Замечательно, что их невозможно свести к радиальной системе. В таком случае делители должны были бы прорезать расположенный на поверхности круга числовой космос, как траектории снарядов. Возможно, удастся сконструировать такую фигуру, на которой это было бы осуществимо.

В бесконечности количество простых чисел должно быть бесконечным.

Затем мы остановились на восьмерке. По этому поводу мне вспомнилось, что Кюкельгауз указал на тот странный факт, что во многих языках это число с добавлением отрицания в виде звука «н», дает слово обозначающее «ночь»: пох, night, nuit, notte и т. д. В связи с этим следующее соображение:

Как считают лингвисты, слово, обозначающее восемь во всех индогерманских языках восходит к общему корню, а именно к двойственному числу слова четыре. Это говорит о четверичной системе исчисления, которая существует и у некоторых ныне живущих народов. Считают пальцы каждой руки, за исключением большого. Досчитав до восьми, мы видим, что счет на этом кончается. Таким образом, можно представить себе, что между «концом» и «ночью» существует древняя связь. С девяти начинается новый отсчет. Этому, очевидно, соответствует та связь между пеип (девять) и пей (новый), которую нетрудно заметить во многих языках.

По моему велению на морском дне была установлена гигантская колонна. Вершина ее, подобно мачте, достигала поверхности. Вскоре ее стали обживать Seepocken, полипы, водоросли, пателлярии. Затем появились трубчатые и кольчатые черви, зубчатые ракушки, голотурии, волосатки и морские звезды, укрывшиеся в этих зарослях, и тот декор, который можно видеть в коралловых садах.

Таким образом, контуры колонны скоро стали расплывчатыми, вокруг нее соткалась жизнь. Разноцветные известковые покровы ракушек и рожки улиток инкрустировали ее округлую поверхность; красный морской мох и бархат зоофитов окутали ее своим покровом. Щупальцы и длинные ленты водорослей, качаясь, свисали с нее как бороды Нептуна. Пчелиным роем вилось вокруг нее серебристое облако морской мелкоты — креветок, сагиттарий, венериных поясов, медуз. Немного дальше кругами плавали разные рыбы — от самых мелких до громадных чудовищ; пути последних напоминали орбиты отдаленных планет. Этих я уже не воспринимал оптически, а только угадывал по силе тяготения.