Фаддей Булгарин - Мазепа

- Перестань, псаломщик! - сказал с досадою Герциг. - Твоим жалобам нет ни конца, ни меры! Все одна песня на голос Иеремии… Кто нас отринул? Те, которые почитают нас изменниками своему царю и которых мы почитаем изменниками отечеству! Еще мы в чистом поле, еще владеем оружием - и дело наше еще не решено. Войско Малороссийское там, где хоругвь, где клейноды войсковые, где сам гетман и где хартии наши… Здесь только может быть суд и расправа между нами…

- Сказка, красная сказка, пане Герциг! - возразил Чуйкевич. - Правая сторона та, на которой сила. Наши хартии, наши войсковые клейноды разлетятся в прах от пушечных выстрелов, если король шведский не останется победителем… А обманывать нам друг друга не для чего. Успех Карла - дело сомнительное!

- Вот что правда, то правда, - примолвил Покотило. - Славны бубны за горами! Короля шведского представляли нам каким-то полубогом, а воинов его героями, неким чудом, людьми неуязвимыми, железными! Ну вот мы познакомились с ними покороче! Правда, нет равного Карлу - в упрямстве, а шведы хотя храбры - но смертны, и так же, как и мы, грешные, не могут жить на пище Св. Антония и не глотают русских пуль, а валятся от них, как и мы, негерои!.. Вместо того чтоб идти в Польшу, мы проголодали и продрогли всю зиму здесь, чтоб иметь удовольствие драться с русскими на наших пепелищах, за обгорелые головни, а теперь вот уже шесть недель стоим под Полтавой да ждем, пока попутный ветер не занесет к нам из города запаху жареного…

- Срам подумать, что у короля сорок тысяч войска, а в Полтаве едва ли и пять тысяч русских!.. - примолвил Гор-ленко.

- Нечего дивиться, что мы попали впросак, поверив мудрости гетманской, - сказал Забелла, - но вот диво, как-то наш мудрый пан гетман попал сам в эту западню! Кажется, он до сих пор не ошибался в расчетах, какому святому и перед каким праздником должно ставить свечу и класть поклоны.

Раздался в толпе хохот.

- Уж правду сказать, что наш гетман жестоко ошибся в своем расчете, - сказал Жураковский. - Мне, право, стыдно за него, когда подумаю, чем он был и что он теперь! Ведь нас было тысяч до пяти, как мы перешли к шведам, а теперь нет и полуторы тысячи. Апостол и Галаган подали пример, так с тех пор, при всяком случае, казаки наши перебегают десятками в московский лагерь и скоро некому будет сторожить войсковые клейноды. Что толку, что вы, пане генеральный писарь, день и ночь пишете с гетманом универсалы и приглашаете всех присоединиться к нам! Вас не слушают ни казаки, ни украинские поселяне и, вместо того чтоб помогать нам, бьют шведов, где только удается поймать их…

- А кто виноват! Зачем шведы грабят наших? - примолвил Забелла.

- Нужда заставляет брать насильно, когда не хотят даже продавать съестных припасов, - возразил Герциг. - Ведь мы просим и платим…

- Итак, вот лучшее доказательство, что народ малороссийский и украинский не хочет быть заодно с нами и верен царю, - сказал Забелла. - Не испытав броду, не суйся в воду.

- А у меня на уме все гетман, - примолвил Жураковский. - Господи, воля твоя, до чего он дожил! Был царьком, а теперь попал в обозные…

Забелла захохотал. Орлик сурово посмотрел на него, но не промолвил слова. Во все время он сидел в углу палатки, наморщив чело и насупив брови, слушал, но казался бесчувственным.

- Да, правда, не много чести нажили мы здесь, - примолвил Покотило. - Эти проклятые шведы смотрят на нас, как на своих холопей, и я не забуду, что мне сказал недавно шведский капитан, когда я упрекнул его, что он не снял шляпы перед гетманом. Любят измену, но не уважают изменников, отвечал мне швед…

- Кто осмеливается говорить об измене! - воскликнул Орлик грозным голосом, быстро вскочив с места и поглядывая на всех гневно.

- Шведы!.. - отвечал Покотило с лукавою улыбкой.

В сию минуту вбежал казак и позвал Орлика к гетману. Он вышел, бросив грозный взгляд на целое собрание.

Убедясь в непоколебимой верности народа малороссийского к русскому царю и не доверяя счастью Карла XII, Орлик потерял надежду на успех замыслов Мазепы и с тех пор сделался угрюм и задумчив. Тайная грусть снедала его. Он не нарушал уважения и подчиненности к гетману, но уже не верил словам его, как прорицаниям. Мазепа ласкал его по-прежнему, но замечал в нем перемену, не доверял ему и даже подозревал в намерении оставить его и перейти на сторону русского царя.

Когда Орлик вошел в палатку, Мазепа сидел за своим письменным столиком.

- Садись, любезный Филипп! - сказал Мазепа, указывая на складной стул, стоявший возле стола.