Федор Решетников - ГДЕ ЛУЧШЕ?

- Ты не спишь? - спросила она тихонько Пелагею Прохоровну, подойдя к ней.

- Нет.

Хозяйка вышла из избы и немного погодя привела городового.

- Ну, што ж я сделаю? - ворчал сквозь зубы городовой.

- Отправь ее в больницу.

- Не могу. Ведь у нее нет адресного билета?

- Один паспорт.

- Ну, значит, без адресного и днем в больницу не примут.

- Што же делать? А если у нее холера?

- Если будет худо, завтра объяви в квартале. Тогда посмотрим.

- Боже ты мой! Вот наказанье-то!

Городовой вышел. Хозяйка ушла в свою кухню, села на кровать и задумалась.

- Слышите, ребята, - холера! - проговорил один крестьянин.

- Што ты врешь! - сказал другой, проснувшийся от слова "холера".

- Ей-богу! Сейчас полиция приходила и объявила хозяйке, што если помрут мужики - объявить.

- Господь с нами! Да где ж эта холера! - говорили проснувшиеся крестьяне.

- Што вы его, дурака, слушаете! Он нализался вчера и бредит.

- Своими ушами слышал - провалиться!

- То-то, вчера едва на ногах держался! Спал бы лучше, а не мутил народ.

Женщины тоже проснулись, слышали весь этот разговор, и струсили не на шутку, но больше всех трусили Пелагея Прохоровна и хозяйка: первая трусила не потому, чтобы боялась холеры или смерти, - нет: она боялась, чтобы женщины не подумали, что холера с ней, и тогда ей не попасть завтра на Никольский рынок, что ее, пожалуй, в самом деле свезут в полицию, тогда как с ней просто слабость, маленькая головная боль и бессонница, а живот перестал болеть с тех пор, как она выпила осьмушку перцовки вечером; хозяйка, по простоте своей, думала, что с Мокроносовой действительно холера. А умри-ка у нее кто-нибудь, хлопот и возни не оберешься.

Женщины не могли уснуть до утра. Они рассказывали разные ужасы из деревенской, сельской и городской жизни; говорили о покойниках, о колдунах, о том, как ведьмы новорожденных ребят в трубу вытаскивают - и проч.

Утром Пелагея Прохоровна ходила по избе бодро. Хозяйка подошла к ней и спросила шепотом:

- Прошло?

- Слава богу. Перцовка, знать-то, помогла.

Немного погодя после этого женщины, в том числе и Пелагея Прохоровна, вышли на набережную Лиговского канала со своими узелками. За ними вышли и мужчины. Мужчины и женщины столпились в кучки.

- Куда идти-то? - спросил один мужчина товарищей.

- Пойдемте по Глазовской. Я там робил… Оттуда Сенная-то близко, - проговорил мужчина в толпе.

- Пойдемте прямой дорогой по Невскому да по Садовой, - сказала одна женщина другим женщинам.

- Веди! только штобы к месту…

Бывалая женщина тронулась, за ней пошли остальные, в том числе и Пелагея Прохоровна.

Когда они вышли на угол Невского и Лиговского канала, Степанида Антиповна (так звали бывалую женщину) взглянула на часы на башне, устроенной над зданием московской железной дороги. Стрелка показывала половину шестого часа.

- Как раз в пору; половина шестого. Покуда идем, да што… - проговорила Степанида Антиповна.

Женщины тоже поглядели на башню и подивились над тем, как это часы высоко приделаны, да еще так, что их издалека видно!

Солнце уже высоко стояло и грело слегка. Легкий ветерок с моря освежал воздух. Теперь дышалось легче оттого, что пыль к тому времени осела на строения и мостовые.

В это раннее время деятельности и движения в Петербурге мало. На Невском пусто; изредка разве проедет карета или извозчик с загулявшимся кутилой. Извозчики, сидя в пролетках, дремлют и поднимают головы тогда, когда мимо их проедет извозчик или с седоком, или без седока. Мало стоит на перекрестках городовых. Заперты магазины, но уже отворены мелочные лавки и питейные заведения, в которые захаживают и из которых уже выходят: из первых - женщины-кухарки, женщины-прачки, швеи; из вторых - мастеровые, подмастерья, рабочие. Дворники в розовых вязаных фуфайках, или просто в ситцевой рубашке и черной жилетке, в фуражке и с фартуком, метут мостовые, панели. То и дело со всех сторон стекаются на Невский разные рабочие. В одном месте уже выбрасывают из ямы черную вонючую землю, размокшую как грязь. В другом месте, по левую сторону Невского, десять человек рабочих бросили на недоконченную мостовую два лома, мешочки с хлебом, молотки и стали снимать - кто рваные полушубки, кто поддевки. В это время дремлют на мостах торгаши булок, печеных яиц, кренделей, яблоков и разных разностей; они почти круглый год живут около своих лавочек; в это время не гремят мостовые, не кричат мальчики со спичками, торгаши яблоков, рыбы и т. п.; только откуда-то слышится свист, как от локомотива или как из фабричной трубы.