Федор Решетников - ГДЕ ЛУЧШЕ?

- Бог на помочь! - сказал Горюнов.

Оба рабочие, держа струг в руках, стали глядеть на Горюнова.

- Кажись… Ах вы, христовые! - проговорил вне себя от радости Терентий Иваныч, и по заскорузлому его лицу пробежали две слезинки.

Рабочие были Короваев и Григорий Прохорыч.

Радость всех трех была неописанная, но они пожали только друг другу руки. После расспросов, как живется, Горюнов уселся около них на доски и стал накладывать трубку табаком.

- Ну, а где же, Влас Васильич, твоя молодуха? - спросил Горюнов Короваева робко, боясь услышать неприятное о своей племяннице.

- Какая? - спросил в свою очередь Горюнова с удивлением Короваев.

- Как?.. Мне сказали в М. заводе, што ты ушел с Палагеей…

Короваев улыбнулся и сказал:

- Я сам об ней хотел спросить у тебя… Где она?

- Оказия!.. Как же это?

- Это вон Григорий шел с Лизаветой, а я с ними для компании, - сказал Короваев.

- Я сестру оставил в селе… Потом я встретился с Лизаветой в Прикамске: она кладь там таскала… Ну, она сказала, что Пелагея ушла в город Заводск вскоре, как Панфила стали судить за фальшивую бумажку… Панфила потом выпустили… Я его видел и звал сюда. Хотел идти, - говорил Григорий Прохорыч.

Запечалились земляки. Но горю не поможешь. Рассказов было так много у каждого, что они до вечера проговорили, сидя вместе.

Короваев говорил, что в М. заводе он никак не мог заниматься столярною работой, потому что ему не на кого было работать, и он работал на литейном заводе. Но работа у огня расслабила его силы так, что он пролежал около двух месяцев в больнице. Жизнь в М. заводе ему не нравилась по дороговизне и потому, что он там начинал порядочно попивать, не желая отстать от товарищей, да и работа была такая, что выпить хотелось. Поэтому он никак не мог скопить много денег. Подумывал он и выписать туда Пелагею Прохоровну, которая могла бы купить корову и продавать в городе молоко, чем даже прокармливают себя иные тамошние женщины, но для этого нужно было непременно иметь свой дом, огород, покос, да и он не знал, понравится ли Пелагее Прохоровне такое занятие. "Тамошние женщины, - говорил Короваев, - сызмалетства привыкли ходить в город, отстоящий от завода в трех верстах, по два и по три раза в день, во всякую погоду. Они женщины бойкие, и у них не пропадет ни одна копейка. А Палагее Прохоровне ко всему этому нужно бы было привыкать". А тут чуть было его не женили: стала за ним очень ухаживать сестра хозяйки, у которой он жил на квартире, и дошло даже до того, что самовольно стала распоряжаться его деньгами. Вот поэтому Короваев и решился идти на железную дорогу.

Григорий Прохорыч говорил, что ему тоже не нравилось житье в М. заводе, потому что там много было всякого народа и каждый человек то и дело что хвастался уменьем взяться за все; в сущности же ленились все, надеясь на других. Кроме этого, в М. так было много воров, что по ночам было опасно ходить от города в завод. Тамошние девицы ему не нравились, потому что предпочитали халатникам сюртучников, наряжались по-городски и вообще, на его взгляд, не могли бы ужиться с одним мужем, тем более что они сами заработывали себе пищу и одежду от огородов и коров. Хотя же он и сердился на Лизавету Ульянову, но с тех пор, как он увидал ее на пристани, его тянуло поговорить с ней, так как до нее у него не было там знакомых женщин, в которых бы он мог влюбиться, а у нее тоже там не было приятелей. Мало-помалу они сошлись, но обещались друг другу жениться, накопив капитал на железной дороге, куда пошла с ними и Степанида Власовна с детьми. Но Степанида Власовна испугалась далекого путешествия и осталась с детьми в Пояркове.

Вечером все земляки ушли в теплую избу. Изба здесь была светла, просторна и имела большую русскую печь. Это была образцовая изба, которую компанеи показывали начальству путей сообщения, уверяя его, что здесь помещается большинство рабочих, которых привозят сюда на машине. В избе было несколько женщин, и в том числе Лизавета Елизаровна. Она была говорливее всех, и по голосу ее далеко было слышно. Она тоже обрадовалась Терентию Иванычу; но известие о смерти отца ее недолго печалило; ей уже много приводилось видеть, как здоровые люди умирали скоро.

- Я, дядя, хочу в Петербург. Хвалят тамошнее житье-то. Лизка мне покою не дает, - проговорил Григорий Прохорыч.

- Да как! Што это за жизнь?.. Здесь с голоду помрешь и околеешь, как собака… Да я и одна найду туда дорогу, - говорила Лизавета Елизаровна, лежа с Григорьем, около которого лежали Короваев и Терентий Иваныч.