Федор Решетников - ГДЕ ЛУЧШЕ?

- Я только предполагаю, потому, сами рассудите, сколько они с нас брали за все.

- Брали действительно дорого.

- А можно бы и без них обойтись, - сказал Горюнов.

- Как так?

- Очень просто. Вот обошлись же и без них, не померли. А муку я покупал наполовину дешевле, чем они нам продавали.

- Ты к чему это, Тереха, речь-то ведешь? - спросил вдруг Анучкин, не принимавший доселе участия в разговорах.

- К тому, што и самим можно покупать муку. Стоит только человека надежного выбрать.

- Не думаешь ли ты, што ты один надежный человек? - говорил Анучкин.

- Я только к слову сказал… я говорю - выбрать…

- То-то… Не хочешь ли ты, кривая собака, костроминское место занять?

- Может быть, тебе угодно, потому ты и спрашиваешь.

- А позволь-ко тебя спросить: откуда ты деньги взял? На какие ты деньги муку купил?

- Про то я знаю… Может, у тебя есть деньги, да ты небось не купил муки… Братцы! - обратился Горюнов к рабочим, с недоумением смотрящим то на Анучкина, то на Горюнова: - хорошо ли я сделал, што муку привез?

- Кто об этом спорит!

- Ну, а вот ему хочется, штобы мы с голоду мерли.

Одни из рабочих захохотали, другие стали ругать Анучкина. Анучкин пошел. Горюнов пошел за ним.

- Послушай, Тарас Трифоныч, из-за чего ты на меня зубы-то грызешь? - спросил Горюнов Анучкина: - насчет этого у нас уговору не было… Ведь ты не захотел же почему-то купить муки, а теперь, как другой купил, ты и завидуешь… Послушай, Тарас Трифоныч. Я давно насчет этого думал, и думал именно заняться торговлей с тобой. А што я не объявил об этом раньше тебе, так не знал, как это понравится рабочим. Хочешь вместе торговать?

Анучкин не соглашался, но к утру, когда на приисках все спали, уехал на горюновской лошади.

- Вор! Посмотрим, как он нам шары свои покажет, - говорили утром рабочие про Анучкина, узнавши об его проделке.

- Бог с тобой, Горюнов! Не я ли тебя взял с собой на прииски, а ты другому представляешь барыши, - говорил Ульянов.

- Елизар Матвеич! Я ли не друг тебе…

- Так друзья не делают: ты от меня все особо, все особо…

- А кто виноват? Не ты ли больше всех ходишь в лес стрелять птиц… Кто велел тебе зимой отсюда уходить? Сам ты не хочешь со мной якшаться. Насильно милому не быть.

Скоро после этого приехал Анучкин. Анучкина обругали, но он сказал: меня просил Горюнов съездить, я и съездил.

- Так, Тарас Трифоныч, нельзя… - начал Горюнов.

- Почему? По-моему, удобнее попеременно ездить, штобы друг другу незавидно было.

Так и стали Горюнов с Анучкиным торговать, переселившись в дом Костромина с Офимьей и Глумовыми, на которых Офимья готовила кушанье, даже на доверенного, и пекла хлебы на рабочих, а последние, в отсутствие Горюнова и Анучкина, продавали рабочим табак, водку и калачи. Теперь вечера рабочие стали проводить в доме Костромина.

Явился приказчик в сопровождении солдат - значило, что он вез деньги, - и Костромины.

Костроминых не пускали в их дом, они условиями и расписками доказывали право на владение домом, и хотя потом пустили их, но никто не стал у них покупать ничего. Доверенный рассчитал рабочих, рабочие не стали платить долгов Костромину и дали Горюнову денег на закупку съестных припасов и водки. Горюнов побоялся ехать в село, передал деньги Анучкину; Анучкин командировал Ульянова, не сказав об этом Горюнову. Ночью Костромины уехали со всем имуществом с прииска и зажгли свой дом. Анучкин поехал за ними следом и к утру наехал на мертвое тело: Ульянов лежал поперек дороги с простреленной головой. Денег при нем не оказалось.

Об этом происшествии объявлять не стали, а из среды раскольников-рабочих нашелся один поп, который и отпел Ульянова по-своему. Все здоровые рабочие сопровождали до могилы Ульянова, изредка перекидываясь словами, но никто так не был печален, как Горюнов, который всю вину в смерти Ульянова сваливал на себя и на Анучкина.

Итак, теперь Горюнов и Анучкин сделались маркитантами. Дела их шли хорошо тогда, когда были на приисках деньги, и худо тогда, когда на приисках не было денег. Но зато теперь на приисках уже было меньше больных, потому что оба торгаша брали с рабочих небольшие проценты на свой затраченный капитал, на приисках больше и больше стало расходиться водки, больше появилось гармоний и балалаек, но было уже меньше таких оргий, которые происходили при Костромине, потому что большинство здоровых рабочих все свободное время проводило в лавочке.

Прошла зима, в течение которой золота добывалось мало и начальство часто уезжало недели на три из приисков. Весной доверенный запил.