Ги Мопассан: Брошенный

Широкий двор, обсаженный яблонями, тянулся до маленького домика, крытого соломой. Напротив — конюшня, рига, хлев, курятник. Под шиферным навесом — деревенские повозки: телега, двуколка, шарабан. Четыре теленка щипали ярко-зеленую траву в тени деревьев. По двору бродили черные куры.

Ни звука. Дверь в доме стояла настежь. Но никого не было видно.

Они вошли. Из бочки, лежащей под высокой грушей, выскочила черная собака и принялась яростно лаять.

У входа, вдоль стены дома, четыре улья на дощатых подставках выставили в ряд свои соломенные купола.

Г-н д'Апреваль подошел к домику и крикнул:

— Есть кто-нибудь?

На пороге показалась девочка лет десяти, в рубашке и шерстяной юбке, с босыми грязными ногами, застенчивая и угрюмая на вид. Она остановилась в дверях, словно преграждая вход.

— Вам чего надо? — спросила она.

— Отец дома?

— Нет.

— Где он?

— Не знаю.

— А мама?

— Пошла коров доить.

— Скоро она вернется?

— Не знаю.

Тут вдруг старая дама, словно испугавшись, что ее уведут насильно, торопливо сказала:

— Я не уйду, пока не увижу его.

— Мы подождем его, дорогая.

Обернувшись, они увидели крестьянку: она шла к дому, неся два жестяных, по-видимому, тяжелых, ведра, по которым бегали ослепительные солнечные зайчики.

Женщина прихрамывала на правую ногу, грудь ее была обтянута коричневой фуфайкой, линялой, вымоченной дождями, порыжевшей от летнего солнца; она походила на бедную батрачку, жалкую и неряшливую.

— Вот и мама, — сказала девочка.

Крестьянка окинула чужих людей неприветливым, подозрительным взглядом и вошла в дом, словно не видя их.

У нее было худое и желтое, жесткое, деревянное лицо, как у многих крестьянок; она казалась старухой.

Г-н д'Апреваль окликнул ее:

— Хозяйка, мы зашли попросить, не продадите ли нам два стакана молока.

Поставив ведра, она вышла на порог и буркнула:

— Я молока не продаю.

— Видите ли, нам очень хочется пить. Эта дама немолода и сильно устала. Нельзя ли достать у вас чего-нибудь напиться?

Крестьянка глядела на них настороженно и угрюмо.

В конце концов она согласилась.

— Ну ладно, раз уж вы пришли, я вам дам молока, — сказала она.

И скрылась в доме.

Девочка вынесла из комнаты два стула и поставила их под яблоней; вслед за нею вышла мать и подала посетителям две чашки пенистого молока.

Она остановилась около них, будто хотела последить за ними и разгадать, что у них на уме.

— Вы из Фекана? — спросила она.

Г-н д'Апреваль ответил:

— Да, мы приехали на лето в Фекан.

Помолчав, он добавил:

— Не можете ли вы продавать нам каждую неделю кур?

Крестьянка заколебалась, потом ответила:

— Да как сказать. Вам молодок надо?

— Да, молодок.

— А почем вы покупаете кур на рынке?

Д'Апреваль не знал, он обернулся к своей подруге:

— Дорогая, почем вы покупаете кур, молодых кур?

Она пробормотала, подняв глаза, полные слез:

— По четыре франка и по четыре пятьдесят.

Хозяйка искоса с удивлением посмотрела на нее и спросила:

— Чего эта дама плачет? Больна она, что ли?

Он не знал, что ответить, и проговорил запинаясь:

— Нет… нет… но она… по дороге потеряла часы, очень красивые часы, и расстроилась. Если кто-нибудь найдет их, дайте нам знать.

Жена Бенедикта ничего не ответила, решив, что тут дело не чисто.

Вдруг она сказала:

— А вот и хозяин!

Только она одна заметила, как он вошел, потому что стояла лицом к калитке.

Д'Апреваль сильно вздрогнул, г-жа де Кадур чуть не упала, резко повернувшись на стуле.

В десяти шагах от них появился человек, который вел на веревке корову, перегнувшись пополам и тяжело дыша.

— Вот шкура проклятая! — выругался он, не обращая внимания на посторонних; затем направился к хлеву и скрылся в нем.

Слезы на глазах старой женщины мгновенно высохли, она застыла, онемела, растерялась от ужаса. Сын! Это ее сын!

Д'Апреваль, которого больно кольнула та же мысль, спросил дрожащим голосом:

— Это и есть господин Бенедикт?

Хозяйка насторожилась:

— А кто вам сказал, как его звать?

Г-н д'Апреваль ответил:

— Кузнец на большой дороге.

И все замолчали, устремив глаза на раскрытую дверь хлева. Она зияла в стене черной дырой. Внутри ничего не было видно, но оттуда доносились неясные звуки, возня, топот, приглушенный разбросанной по земле соломой.

Хозяин снова показался на пороге, вытер лоб и двинулся к дому размашистой походкой, раскачиваясь при каждом шаге.