Ги Мопассан - Роза

— Я замечала это у них так же, как и у других мужчин: они начинали глупеть.

— Мужчины вовсе не кажутся мне такими уж глупыми, когда влюблены в меня.

— Да нет, право, они становятся идиотами, дорогая; они лишаются способности говорить, отвечать, понимать что бы то ни было.

— Ну, а что ты сама ощущала, зная о любви лакея? Ты была... растрогана... польщена?

— Растрогана? Нет? Польщена? Да, немного. Любовь мужчины, кто бы он ни был, всегда льстит,

— Что ты, Марго!

— Конечно, дорогая. Да вот я расскажу тебе одно необыкновенное приключение, случившееся со мной. Ты увидишь, как любопытно и как сумбурно то, что происходит иногда в нашей душе.

Осенью будет четыре года с тех пор, как я однажды очутилась без горничной. Я нанимала для пробы пять—шесть, одну за другою, но все они не годились, и я уже прямо отчаялась подыскать себе что-нибудь подходящее, как вдруг прочла в газете объявление, что молодая девушка, умеющая шить, вышивать и причесывать, ищет место и может представить лучшие рекомендации. Вдобавок она говорила по-английски.

Я написала по указанному адресу, и на следующий день эта особа явилась. Она была довольно высокого роста, тонкая, намного бледная, очень застенчивая на вид. У нее были прекрасные черные глаза, прелестный цвет лица; она сразу же мне понравилась. Я спросила ее рекомендации; она подала мне письмо, написанное по-английски, по ее словам, она только что ушла от леди Римуэлл, у которой прослужила десять лет.

Рекомендация подтверждала, что девушка уволилась по собственному желанию, чтобы вернуться во Францию, и что за все время продолжительной службы ее можно было упрекнуть лишь в известной доле «французского кокетства».

Целомудренный оттенок английской фразы вызвал у меня легкую улыбку, и я тотчас же наняла горничную.

Она в тот же день поступила ко мне, ее звали Розой.

Месяц спустя я просто обожала ее.

Это была истинная находка, жемчужина, чудо природы.

Она умела причесывать с бесконечным вкусом, укладывала кружева на шляпке лучше самых искусных модисток, умела даже шить платья.

Я была поражена ее способностями. Никогда еще мне так не угождали.

Она одевала меня быстро, и руки ее были удивительно легкими. Я никогда не ощущала ее пальцев на своей коже, а ничто мне так не противно, как прикосновение рук горничной. Вскоре я страшно разленилась... так мне было приятно, что меня одевала с головы до ног, от рубашки до перчаток, эта робкая высокая девушка, которая вечно краснела и никогда не произносила ни слова. Когда я выходила из ванны, она растирала и массировала меня, а я тем временем дремала на диване. Право, в этой девушке из низшего общественного слоя я видела скорее подругу, чем простую служанку.

Но вот однажды утром швейцар таинственно попросил разрешения переговорить со мною. Я была удивлена, но велела его впустить. Это был очень надежный человек, старый солдат, бывший денщик моего мужа.

То, что он собирался сказать, казалось, смущало его. Наконец он проговорил, запинаясь:

— Сударыня, внизу дожидается полицейский комиссар.

Я резко спросила:

— Что ему надо?

— Он хочет произвести в доме обыск.

Полиция, конечно, полезна, но я ее ненавижу. Я считаю, что это неблагородное занятие. Меня это оскорбило, и я ответила сердито:

— Какой обыск? По какому случаю? Не пускать.

Швейцар возразил:

— Он говорит, что у нас скрывается преступник. Тогда я испугалась и велела привести полицейского комиссара, чтобы лично объясниться с ним. Это был довольно воспитанный человек, с орденом Почетного легиона. Он извинился, попросил прощения, а потом подтвердил, что среди моих слуг есть каторжник!

Я была возмущена, я заявила, что ручаюсь за всю свою прислугу, и стала всех перечислять.

— Швейцар Пьер Куртен, бывший солдат.

— Не он.

— Кучер Франсуа Пенго, крестьянин из Шампани, сын фермера моего отца.

— Не он.

— Конюх, тоже из Шампани, тоже сын крестьянина, из семьи, известной мне лично, наконец, выездной лакей, которого вы только что видели.

— Не они.

— В таком случае, сударь, признайте, что вы ошиблись.

— Простите, сударыня, я уверен, что не ошибаюсь. Так как речь идет об опасном преступнике, не откажите в любезности вызвать сюда всю вашу прислугу.

Сначала я воспротивилась, потом уступила и велела созвать всех слуг, и мужчин и женщин.

Полицейский комиссар окинул их беглым взглядом, потом сказал:

— Здесь не все.

— Простите, сударь, остается только моя горничная, девушка, которую уж никак нельзя спутать с каторжником.