Ги Мопассан: Признание

В эту минуту я решила: отомщу и как можно скорей. А ты как бы поступила?

— Понятно, отомстила бы!..

— Ну так вот. Дело уже сделано.

— Как?

— Как? Ты не понимаешь?

— Но все-таки, душенька... Конечно...

— Что — конечно?.. Да ты только вспомни, какой он: лицо толстое, нос красный, а бакенбарды висят, как собачьи уши.

— Ну да.

— Вспомни при этом, что он ревнив, как тигр.

— Ну да.

— Вот я и решила: отомщу на радость себе самой и Мари — ведь я непременно собиралась рассказать тебе, но, понятно, тебе одной. Подумай, какой он, и подумай, что теперь он... что теперь у него...

— Как? Ты ему...

— Милочка, только ни слова никому; поклянись, что не скажешь. Но, подумай, до чего это смешно! Подумай!.. У него теперь совсем другой вид, и мне самой до того смешно, до того смешно... Подумай, что у него теперь на голове!..

Баронесса взглянула на подругу, и безудержный смех, подступавший ей к горлу, прорвался наружу; она засмеялась, захохотала, как в истерике; прижав руки к груди, сморщившись, задыхаясь, она вся перегнулась, и казалось, вот-вот упадет на пол.

Маркиза не выдержала и залилась тоже. Взвизгивая от смеха, она повторяла:

— Подумай... подумай, до чего смешно... ты только подумай, какие у него бакенбарды!.. Какой нос!.. А на голове... подумай... до чего смешно!.. Только... никому... не рассказывай никогда!

Они задыхались, не могли говорить, хохотали буквально до слез.

Первой пришла в себя баронесса и спросила, все еще содрогаясь от смеха:

— Расскажи... как же ты это сделала... расскажи... Ах, это так смешно... так смешно!..

Но подруга еще не могла говорить и только лепетала:

— Когда я решилась... я думала... скорее, как можно скорее... немедленно! И вот... сделала... сегодня!

— Сегодня!

— Ну да... только что... а Симону велела заехать сюда за мной, чтобы мы с тобой повеселились... Он приедет... скоро... сейчас. Когда будешь смотреть на него — подумай... подумай, что у него на голове!..

Баронесса немного успокоилась, только переводила дух, как после долгого бега.

— Ну скажи, как ты это сделала. Скажи же! — настаивала она.

— Да очень просто... Я решила: он ревнует к Бобиньяку. Что ж, Бобиньяк так Бобиньяк. Ума у него с мизинец, но он человек порядочный и болтать не будет. Вот я и поехала к нему после завтрака.

— Поехала к нему? Под каким предлогом?

— Сбор пожертвований... на сирот...

— Рассказывай же... рассказывай!..

— Когда он увидел меня, он просто онемел от удивления. Но все-таки дал два луидора на моих сирот. А когда я собралась уходить, спросил, как поживает мой муж; тут я сделала вид, что не в силах больше таить свои обиды, и открыла ему душу. Ну, понятно, я сгустила краски!.. Бобиньяк совсем расчувствовался и стал придумывать, чем бы мне помочь... а я расплакалась... Знаешь, как плачут по заказу?.. Он меня усадил, принялся утешать... а я все плакала. Тогда он поцеловал меня. Я твердила: «Ах, мой добрый друг, мой добрый друг!..» А он вторил мне: «Мой бедный друг... мой бедный друг!..» — и все целовал меня... все целовал... и так до самого финала. Вот и все.

После я закатила сцену безумного отчаяния и упреков. Обзывала его последними словами. А самой ужасно хотелось смеяться. Мне все представлялся Симон: бакенбарды висят... а на голове!.. Ты пойми!.. На голове! По дороге сюда я еле удерживалась от хохота... Ты пойми! Дело сделано. Что бы ни случилось дальше — дело сделано! А он так этого боялся!.. Пусть теперь будут войны, землетрясения, эпидемии, пусть все мы умрем, — все равно... дело сделано! И этого уж никак не изменишь!.. Да ты представь себе, что у него на голове... и скажи: ведь дело-то сделано!!!

Баронесса спросила, захлебываясь от смеха:

— А с Бобиньяком ты будешь встречаться?

— Нет. Чего ради?.. Хватит с меня... Он не лучше моего супруга.

И обе опять захохотали так неистово, что их трясло, точно припадочных.

Послышался звонок, и смех оборвался.

Маркиза прошептала:

— Это он... Посмотри на него...

Дверь распахнулась, появился грузный мужчина, краснолицый грузный мужчина с толстыми губами и висячими бакенбардами; он сердито таращил глаза.

Подруги посмотрели на него, и обе вдруг повалились на кушетку в пароксизме такого исступленного хохота, что даже стонали, как стонут от мучительной боли.

А он повторял сиплым басом:

— Что такое? С ума вы сошли?.. С ума сошли, что ли?..

Напечатано в "Жиль Блас" 20 августа 1885 года.