Ги Мопассан: Усы

Это напоминает мне фразу одного государственного деятеля — она уже три месяца не выходит у меня из головы. Мой муж всегда следит за газетами, и как-то вечером он прочел мне очень странную речь министра земледелия, которым был тогда г-н Мелин [2] Мелин (1838—1925) — французский политический деятель-республиканец и министр Третьей республики. . Занимает ли о по-прежнему этот пост? Не знаю.

Я не слушала чтения, но эта фамилия — Мелин меня поразила. Она почему-то напомнила мне «Сцены из жизни богемы» [3] «Сцены из жизни богемы» — роман французского писателя Анри Мюрже (1822—1861), изданный в 1851 году. . Я вообразила, что речь идет о какой-то гризетке. Вот отчего некоторые отрывки из этой речи и засели у меня в голове. А г-н Мелин, помнится, держал речь к жителям Амьена и заявил, — смысла этой фразы я долго не могла доискаться: «Без земледелия нет любви к отечеству!». Так вот теперь мне стал ясен смысл этих слов, и я тебе, в свою очередь, заявляю, что без усов нет любви. Послушать — это звучит смешно, не правда ли?

Без усов нет любви!

«Без земледелия нет любви к отечеству», — утверждал г-н Мелин; министр был прав, теперь я вполне его понимаю!

Хоть и с совсем иной точки зрения, но усы так же необходимы. Усы определяют внешность. Они придают вид ласковый, нежный, порывистый, мрачный, разгульный, решительный. У бородатого мужчины, — действительно бородатого, такого, который совсем не бреет растительности (у-у, противное слово!), — никогда не бывает тонко очерченного лица, потому что контуры его скрыты. А ведь всякому, кто умеет видеть, рисунок челюстей и подбородка говорит многое.

Мужчина же с усами сохраняет присущее ему своеобразие и изящество.

А какие разные бывают усы! Одни закручены, завиты, кокетливы. Сразу видно, что такие больше всего на свете любят женщин.

Другие остроконечны, угрожающи, заострены, как иглы. Эти предпочитают вино, лошадей и сражения.

Третьи огромны, ниспадают вниз, пугают. За такими усищами обычно скрывается превосходный характер, доброта, граничащая с слабоволием, и кротость, доходящая до застенчивости.

Помимо всего прочего, усы мне нравятся уже тем, что в них есть что-то французское, подлинно французское. Они достались нам от наших предков — галлов — и всегда были выражением нашего национального духа.

Усы хвастливы, галантны, молодцеваты. Они мило увлажняются вином и умеют изящно хохотать, тогда как широкие, заросшие волосами щеки при всех обстоятельствах бывают неуклюжи.

Знаешь, мне помнится один случай, он вызвал у меня горючие слезы и, как я теперь понимаю, научил меня любить усы.

Это произошло во время войны в папином имении. Я тогда еще была не замужем. Однажды возле нашего замка произошла стычка. С самого утра я слышала, как стреляли из пушек и ружей, а вечером к нам явился прусский полковник и остался у нас ночевать. На другой день он уехал. Папе доложили, что в окрестных полях лежит много убитых. Он распорядился подобрать их и перенести в наш парк, чтобы похоронить в братской могиле. Их приносили и укладывали по сторонам длинной еловой аллеи; от них уже шел нехороший запах, поэтому их слегка засыпали землей, пока не будет вырыта общая могила. Виднелись только головы с закрытыми глазами, словно вылезавшие из земли и желтые, как она сама.

Мне захотелось взглянуть на них; но, увидев эти два ряда страшных лиц, я почувствовала себя дурно. Потом я принялась разглядывать их одно за другим, стараясь угадать, кем были эти люди в жизни.

Мундиры были засыпаны, скрыты под землей, и все-таки я сразу — да, дорогая, сразу же — узнавала французов по усам!

Некоторые из них побрились в самый день сражения, словно им хотелось быть красивее до последней минуты! Все же борода у них немного отросла, — знаешь, она ведь растет и после смерти. Другие, по-видимому, не брились уже целую неделю; но как бы то ни было, у всех у них были французские усы, особенные, горделивые, которые словно говорили: «Не смешивай меня, крошка, с моим бородатым соседом; я тебе брат».

И я плакала. О, я не плакала бы так, не узнай я этих бедных мертвецов по усам!

Зря я тебе это рассказала. Теперь мне взгрустнулось, и я уже не могу больше болтать. Итак, прощай, дорогая Люси; целую тебя от всего сердца. Да здравствуют усы!

Жанна.

С подлинным верно:

Ги де Мопассан.

Напечатано в «Жиль Блас» 31 июля 1883 г. под псевдонимом Мофриньёз.

Отец Дидон (1840—1900) — монах-доминиканец, популярный проповедник в Париже 70—90-х годов.

Читать дальше